Тайна, приносящая смерть
Шрифт:
«Что, например?» – перебил его с недоверчивой ухмылкой Бабенко.
«Что ее убили двое людей, вступивших в преступный сговор. И скорее всего люди, которым досталось от жертвы при нападении, просто проезжали мимо и все...»
О как он ловко изложил – умник этот симпатичный с внимательными понимающими глазами. О как ему все понятно-то вдруг стало. Только бумажка с подписью-закорючкой легла на его стол, так он тут же историю сочинил. Молодец! О какой молодец!
А вот ему – Павлу Степановичу Бабенко, мастеру сочинительства и совсем-совсем не Анискину,
Почему? Да потому, что знал он, кого расцарапала Мария перед смертью. Может, Володьке-то досталось и за дело, может, и лез он к ней, за что и получил след на боку, существование которого наутро никак объяснить не мог. А что Танька Вострикова не нападала на нее на берегу пруда и уж никак не хотела ограбить или изнасиловать, тут Бабенко смело на стол на отсечение обе руки положит.
И что самое главное и не менее важное – не могла никак Таня Вострикова в преступный сговор с Володькой-библиотекарем вступить. Не могла, хоть убейся!
Друг друга терпеть не могли – раз. Обходили стороной – два.
Володьке никогда не нравилась яркая вызывающая внешность Татьяны, опасной он считал такую красоту. Опасной и губительной как для обладательницы такой красоты, так и для ее поклонников.
Татьяна считала его рохлей, неудачником, всегда брезгливо морщила нос при встрече с ним и даже в библиотеку не ходила, потому что Володька там работал. Бабенко, помнится, даже классная руководительница Танькина жаловалась, чтобы он на нее подействовал. Совсем не хотела работать в читальном зале, библиотекарь, видите ли, ее не устраивал.
Нет, эти двое никак не могли вступить в преступный сговор и держать Марию за руки, пока она вырывалась от них и поочередно их царапала. Да и задушить они ее не могли. Танька кишкой тонка против Маши. А Володька пьяный килограмма поднять не мог, куда уж ему было задушить брыкающуюся здоровую молодуху. Маня его одной левой завалила бы так, что он неделю не поднялся бы.
Нет, перегиб был с версией у Щеголева Данилы Сергеевича. И про сговор двух лиц, которым Маша своими острыми ногтями оставила отметины. Отметины были, лица были, а вот сговора не было, хоть умри. И про гастролеров заезжих тоже перебор у Щеголева вышел.
Что он скажет теперь, когда узнает, что убита Таня Вострикова?
Что гастролеры эти через их деревню раз в три недели ездят? И что непременно жертв своих из числа их женщин выбирают? Не насилуют, не грабят, а просто душат и все?
– Жив ты тут, нет, Степаныч?
Маринка выскочила на крыльцо, едва не сбив его со ступенек, как футбольный мяч. Тут же пристроила рядом с ним свое тучное тело, сунула ему в рот таблетку валидола и молчала какое-то время, пока он ее рассасывал.
– Ну! Чего? Полегче тебе, Степаныч? – тронула она его за короткий рукав рубашки. – Надо же, новую надел... Красиво тебе, идет... Как жених!
– Хорош языком молоть, Марина. Лучше веди на место преступления да помалкивай больше, что я... Что у меня сердце прихватило, – посоветовал он словоохотливой
Таня Вострикова лежала на спине, широко в стороны раскинув руки и вонзив пальцы в рыхлую, не просохшую после дождя землю. Лицо ее было спрятано под спутавшимися волосами, а вот шея была открыта. И отчетливо были видны синие вздувшиеся борозды от чьих то безжалостных пальцев. Одна нога ее была согнута в колене, как если бы она упиралась ею о землю, пытаясь отползти. Вторая нога с вывернутым внутрь коленом покоилась на земле.
– Отойти всем! – рявкнул Бабенко еще издали, хотя ругаться особенно было не на кого.
Тех, кого собрала новая деревенская беда, насчитывалось семь человек, ну и он с Маринкой – восемь и девять. Держались они поодаль, ближе чем на десять метров не подходя.
– Кто нашел ее? – повторил он свой вопрос, ни к кому конкретно не обращаясь.
Вперед вышла пожилая соседка Углиных, на один крохотный шажок всего вышла и тут же остановилась.
– Я нашла, Степаныч. Утром на выпас теленка погнала. Туда прошла, не особо по сторонам смотрела, шаловливый он у меня, все вперед тащит... – Она покачала головой, с суеверным испугом покосилась на тело молодой девушки. – А оттуда уже когда шла, чуть на нее не наступила.
– Как такое возможно? – спросил он, внимательно осматривая землю вокруг распростертого тела. – Туда шла не видела, а оттуда чуть не наступила? Ты в своем уме, что городишь такое?!
– А чего орать-то! – обиженно отозвалась соседка Углиных. – Туда я шла вон там, – она ткнула в сторону широкой тропы, взяв чуть левее. – А обратно тут. Еще и не рассвело как следует, чтобы рассмотреть. Да и туман чуть поднимался.
Про туман он не знал, он проспал его. И во сне его снова мучил кошмар про Машу Углину. Как же теперь-то он станет спать? После второго подобного убийства?! Как он теперь станет в постель укладываться, зная, что не сумел стать защитником для этой несчастной сироты?!
Ох, если узнают, что он скрыл от следствия ее ссору с Машей и ее царапины, ох, что будет!
– Наследила небось, Ильинична? – чуть сбавил Бабенко обороты.
– Да какое там! – всплеснула она руками. – Шла я по траве, в сапогах резиновых была, думаю, росой как раз сапоги обмою. На тропинку-то и не наступала. Так что если следы там есть какие, то это точно не мои.
– Ладно, вы идите пока все по домам. Когда нужно будет, вас вызовут. Повторите слово в слово все под протокол. А ты, Марина, ступай звони в город.
– Ага, щас я, – отозвалась она с охотой и, крутанув крупным телом, ринулась прочь от наблюдающих, выстроившихся в линию. Но потом затормозила внезапно, оглянулась на него, глаза вытаращила. – А кому звонить-то, Степаныч?! В город-то кому звонить?!
– Вот балда, а! – плюнул он себе под ноги в сердцах. – В милицию! В милицию звони, Марина! Скажи, что у нас опять убийство. Про остальное помалкивай.
– А про что про остальное? – решила она все же уточнить, чтобы не прослыть болтливой.