Тайна распущенного шарфа
Шрифт:
– Я заболел, – коротко ответил он. – А потом произошла наша встреча и Москва. – Он глубоко вдохнул: – Я умираю без тебя. Я действительно умираю. Сначала я боролся с собой, потом смирился. Затем пытался забыть. Потом понял, что умираю. Я изменился. Я стал другим из-за тебя.
Он замолчал. Анна смотрела ему в глаза. Казалось, их взгляд длился часы. В нем мелькали события года. Так паутина, которую не видно, наполняется отблесками огня. В этом взгляде уместились сотни книжных страниц и миллионы мгновений прошлого. В нем была боль пути, выбранного Анной, и боль Матвея
Сколько всего связано с Матвеем: боль разочарования, понимания, убеждения. Сколько всего она поняла благодаря этой боли, его поступкам. Сколько выучила и запомнила. Кем она стала благодаря ему? Он стер ее наивность. Убил веру в мужчин. Показал, что люди зачастую намного циничнее, чем хотят казаться. Но она не умерла от этой боли. Она выжила. И теперь все изменилось. Она стала другой. Путь, который она прошла, трансформировал ее, превратил из гусеницы в бабочку. Боль – это способ жизни указать, в чем ты можешь стать лучше. Может, боль изменила и его?
– Останься со мной, – тихо попросил он. – Дай нам шанс, Аня. Она кивнула. – Ты останешься со мной? – задал он двоякий вопрос.
Возможно, он имел в виду переночевать, а может, большее.
Кивок согласия с ее стороны. Анна увидела, как по его лицу пробежала волна удовлетворенности. Удовлетворенность. Он громко выдохнул. Словно груз напряжения упал с его плеч.
– У тебя еще есть вопросы?
Она устало кивнула.
– Завтра отвечу, – поцеловал ее в лоб. – Сегодня выспимся. Как же я соскучился по этому сну! – Его настроение явно взлетело вверх на несколько пунктов.
– По какому?
– С тобой. По сну без кошмаров, – вновь поцеловал ее, на этот раз в щеку. Встал с кресла, снял пиджак и небрежно набросил на спинку.
Анна вопросительно подняла бровь.
– Я в душ, – сообщил он. – Дождешься меня?
Она безразлично подтвердила движением головы.
Анна наблюдала за тем, как фигура Матвея растворяется в темноте коридора, ведущего в ванную. Безудержно захотелось курить. «Его последний вопрос уже звучал. От меня или от него?» Силуэт исчез. Перед глазами предстали строки из «Жить жизнь»: «Дождешься меня или сразу ужинать с каким-нибудь депутатом поедешь?». Эти слова Матвей произнес, когда она ждала его в торговом центре до закрытия в последний вечер перед операцией.
Взглянула на огонь. Анна давно не верила словам – только действиям. Матвей, произнесший речь. Актер. Множество громких фраз и отсутствие действий. Он всегда был таким – актером драматического театра.
Темный коридор озарился. Матвей предстал в свете софитов ванной комнаты, превративших обнаженную фигуру в тень греческого бога.
– Побудь со мной, – его голос слегка дрожал.
Матвей шел в ее сторону. Приблизился и встал на колени.
– Мне кажется, что ты исчезнешь, – обнял ее одной рукой. – Побудь со мной, – повторил почти беззвучно.
– Я покурю и приду, – прошептала она.
Он пронзительно посмотрел в глаза, читая ответ. Кивнул. Анна достала из сумочки сигареты. Матвей вновь направился в ванную по темному коридору. Она видела, как фигура
Отодвинула стеклянную дверь, вышла на террасу. Плетеное кресло и столик стояли в углу. Села на самый краешек. Закурила. Снег продолжал падать хлопьями. Зимняя сказка. Рождественская феерия в начале января.
Что-то внутри разрывалось на части. Словно клеймо прижигало кожу в области солнечного сплетения, оставляя след. Ожог. Печать опыта. Вот он, Матвей. Раскаявшийся. Понимающий. Признающийся. Просящий. Сколько раз она слышала вопрос «Изменится ли он?» и «Могут ли измениться такие, как Матвей?» Она сама спрашивала об этом Виталика. Герой ее романа изменился. Это правда. Перед ней предстал совсем другой Матвей. В его взгляде погас азарт игры. Наоборот, он полон боли.
Что изменилось с момента их последней встречи? Все: когда меняешься ты, меняется все. Она научилась любить, не привязываясь. Владеть без страха потерять. Принимать, отпуская. Доверять, видя реальность. Оставаться свободной, соглашаясь на условия. Держать сердце открытым, но впускать в него лишь избранных. Проникаться людьми, не растворяясь в них. Прощать, помня о содеянном ими. Беречь в себе искренность, зная, что люди лгут. Делать добро, понимая, что зло существует. Жить сейчас, видя цель будущего. Быть смелой, испытывая робость. Снова взлетать, несмотря на риск упасть. Она стала разной. Жизнь не в том, чтобы быть слабой или сильной, глупой или умной, понимающей или черствой. Жизнь в том, чтобы быть разной, при этом сохраняя себя.
Анна затянулась сигаретным дымом. Выставила руку, чтобы поймать снежинки. Хлопья снега падали на теплую ладонь, мгновенно превращаясь в капли. Она смотрела как загипнотизированная. Снег. Тепло. Капли. Время замерло. Анна растворилась в наблюдении. И вдруг поняла, что снежинки больше не тают от ее тепла. Снегопад прекратился. Тишина ночной феерии исчезла в то же мгновение, что и хлопья.
Шум в противоположном конце комплекса говорил о том, что вечеринка подходит к концу. Она не видела стоянку, но по звукам поняла: гости разъезжаются. Потушила сигарету и встала с кресла.
Анна входила в зал прибытия. Знакомый запах аэропорта Кеннеди. У каждой воздушной гавани мегаполиса есть свой особенный запах. Она часто думала об этом. Что, если завязать глаза? Сможет ли она узнать важные для нее города?
Перелет промелькнул как одно мгновение. Она не сомкнула глаз: беспрерывно превращала слова Матвея в текст новой книги. Полет в первом классе всегда проходит незаметнее, но этот, казалось, длился минут пятнадцать. Телефон не включала: она не хотела знать, кто звонил. Не знаешь – не думаешь. Автоматические двери распахнулись, и ее взору предстала толпа встречающих. Высокая шатенка уверенно двинулась навстречу.