Тайна Самаэля
Шрифт:
Тот вздохнул, поправил тюбетейку и кивнул:
– Извиняюсь и я, но только что вспомнил. Когда я шел к вам, то меня у тротуара остановила женщина лет сорока пяти-пятидесяти, в хан-атласе и платке. Она спрашивала, где вы живете. Я указал на ваш подъезд. В руках она держала какой-то конверт, наверное, хотела передать вам письмо…
– Письмо?
– Да, только что она бросила вам его в почтовый ящик – я это увидел, спустившись на первый этаж…
– А что за женщина? – подозрительно скривив нос, спросил я.
– Тимур, откуда мне знать? – развел руками Халмурад Шерзодович. – Я не спрашивал
– Рахмат 34 , ака! – сказал я и бросился вниз. Дети хотели было последовать за мной, но я жестом остановил их, мол, сидите дома.
Женщина, о которой говорил домком, уже была у дороги, когда я её нагнал. Она торопилась. Уже с десяти метров узнал её.
– Нигарахон! – крикнул я.
Та обернулась и испуганно замахала руками, словно увидела приведение:
34
Рахмат (узб.) – Спасибо.
– Нет, нет, Тимур-ака, нам нельзя встречаться!
– Почему? – удивился я, подбегая к ней. Было видно, что домоработница профессора Ибрагимова была не рада тому, что я все-таки заметил её приход. Попытка скрытно доставить какое-то сообщение провалилась, и это её нервировало. Но почему? Если боялась, то зачем пришла?
– Потому что нельзя… – глядя по сторонам, словно за нами мог кто-то подсматривать, произнесла она. Её лицо было белее мела, капли пота скатывались по щекам – признаки эмоционального перенапряжения. В её глазах читалось множество страхов: страх за свою жизнь, страх за меня и за то, что её неожиданное появление может привлечь внимание. Она явно боялась, что кто-то наблюдает за ней или слушает наш разговор, и это ощущение постоянного преследования не давало ей покоя.
– Я принесла вам письмо от Бекзода-ака…
– Письмо от Бекзода Хисамиевича? – поразился я. – Как он мог мне что-то написать, если он мертв?
Умарова дрожала:
– Да, он неделю назад написал его вам и сказал мне, чтобы я передала в том случае, если с ним что-то произойдет. Я бросила конверт вам в почту. Не знаю, что там написано, но думаю, есть ответы на сегодняшние вопросы… всё… не спрашивайте меня больше – я ничего не знаю.
– А вы сказали об этом следователям?
– Нет, что вы! – воскликнула женщина. – Они и так вас подозревают…
– Меня подозревают?
– Да, я слышала, как они общались между собой. Они считают, что в убийстве замешаны вы… Проект, деньги… Мол, неподелили вы с профессором сумму гранта.
У меня всё похолодело внутри. Несмотря на жару, меня бил озноб. Я чувствовал, как холод пробегает по спине и наполняет каждую клеточку тела. Сердце колотилось в груди, будто пытаясь вырваться наружу. Я не мог поверить, что кто-то может заподозрить меня в таком ужасном преступлении. Я всегда уважал профессора и никогда не думал о том, чтобы навредить ему. Это обвинение казалось мне безумным и чудовищным.
– Но это не так! Я очень любил и уважал профессора! И никогда бы не поднял на него руку! Это ерунда! Это чудовищное обвинение!
– Я знаю, можете мне это не говорить, – Нигарахон Атахановна
– Какой женщины?
– Не знаю. Но её голос я слышала сегодня ночью в доме профессора… И ещё… Когда я отвечала на вопросы капитана Абдуллаева, то ему кто-то позвонил на сотовый телефон…
– И?
Мимо прошёл какой-то мужчина в летнем светлом костюме, невзрачный и неприметный на вид, и Нигарахон вздрогнула, словно тот ей угрожал. Прохожий пошёл дальше, не обратив на нас никакого внимания, однако женщина посмотрела ему вслед, словно хотела что-то припомнить. Я же успел лишь отметить, что у мужчины яркие зеленые глаза, но в них не было жизни, они казались бездушными, как у куклы, и это добавляло ему странности.
– Я не уверена… Динамик был включен на громкость, и я поняла, что со следователем говорила женщина. Причём голос её я уже слышала в доме профессора в минуты убийства…
– Вы считаете, что убийца связан с милицией? – недоумение на моём лице было столь выразительное, что домработница попятилась назад.
– Не знаю, я ничего не знаю… Тимур-ака, оставьте меня в покое. Я выполнила просьбу профессора и передала вам письмо… Наверное, там всё написано. До свидания!..
– Но…
– Не провожайте меня. Нельзя, чтобы нас видели, иначе подумают, что мы задумали что-то нехорошее. Вы и так под подозрением милиции, могут и меня обвинить в соучастии…
– Но я не убийца!
– Я знаю, – дрогнувшим голосом сказала Умарова. – До свидания… и берегите себя!
Она развернулась и быстро двинулась к автобусной остановке. Я стоял в нерешительности. Расспрашивать дальше эту женщину было бесполезно – она или ничего не знала, или знала что-то, однако не собиралась со мной делиться информацией. Я двинул назад, обдумывая, что это всё значит. Складывалось впечатление, что профессор спрогнозировал сей печальный исход, если предусмотрительно написал письмо. Он знал, кто ему может угрожать и в чем причина его убийства. Но почему он доверил бумагу домработнице, а не мне? Ведь я был его коллегой, партнером и другом, в конце концов?
«Мне нужно извлечь письмо – и тогда картина станет ясной», – подумал я, уже подходя к своему подъезду. Почтовые ящики висели прямо у входа, и…
Тут до меня донесся крик:
– Не подходи ко мне!.. Не трогай меня!.. Вай дод, одамлар, ердам беринлар 35 !
Я подпрыгнул: голос принадлежал Нигарахон. Естественно, бросился на улицу, чтобы помочь. Разные мысли крутились в голове, но я понимал, что дело заходит все глубже и дальше. Со стороны дороги раздались звуки взревевшего мотора, визга колес, глухого удара и… истошные вопли женщин, видимо, чего-то узревших страшное и трагическое. У угла дома, где я остановился, передо мной открылась картина.
35
Вай дод, одамлар, ердам беринлар! (узб.) – Караул, люди, спасите!