Тайна шляпы с сюрпризом
Шрифт:
— Он протирал стекла?
— Да.
— Тогда, наверно, он.
— На все сто два. Значит, слушай, что я сделал дальше.
— Вскарабкался на дерево и порвал джинсы.
— Да. Мне хотелось увидеть, чем он там занимается.
— Это фантастика! — вскричала я, уверенная, что сейчас услышу то, от чего стынет кровь в жилах, и встают дыбом волосы. И потому продолжала уже шепотом: — Так что… он там делал?
— Представь себе… чистил цветную капусту.
Мне показалось, что Мацек смеется надо мной.
— Но
Мацек стукнул себя кулаком в грудь.
— Даю честное слово, что он вынул из портфеля цветную капусту, положил в миску и самым натуральным образом начал чистить.
— Да ведь это хитрец! Наверно, заметил тебя на дереве.
— Нет.
— В таком случае притворялся, что не замечает тебя.
— Что же, он все время должен притворяться?
— Разумеется, иначе не вызывал бы подозрений. Ошиблась я в тебе, Мацек. Думала, принесешь сенсационные сведения, а ты рассказываешь мне о чистке цветной капусты.
— Разве я виноват, что он чистил?
— И это все? — разочарованно протянула я.
— Сейчас… сейчас… — Мацек потирал лоб. — Видел в траве серую сову либо сипуху, не уверен.
— Неважно, — отрезала я. — Я тебя посылаю на разведку, а ты интересуешься совами. Куда это годится?
— Оставь меня в покое! — возмутился он. — Я первый раз в жизни увидел серую сову.
— И это, наконец, все? — язвительно вопросила я.
— Сейчас… Насмерть забыл. Была там еще какая — то женщина…
— И ты говоришь об этом только сейчас! — вознегодовала я. — Ведь это самое важное. Какая женщина?
— Очень красивая и элегантная. Говорю тебе, совсем как актриса.
Вот тут — то я просто остолбенела. Если актриса, то, может быть, Моника Плошаньская. А если пани Моника, то это новая большая сенсация и новая загадка. Все сходится. Швейцар говорил, что пани Плошаньская вышла из гостиницы. А значит…
— Высокая? — спросила я.
— Кажется, высокая.
— Стройная?
— Кажется, стройная.
— С макияжем?
— А что это такое?
— Была накрашена?
— Как артистка на сцене.
— Это она.
— Кто?
— Дуралей, неужели не догадываешься? Ну, кто? Пани Моника Плошаньская, которая красиво, как на сцене, отказала нашему Франту. Уловил?
У Мацека от волнения пересохло в горле. Он несколько раз сглотнул слюну, прежде чем продолжить рассказ, и наконец с трудом выдавил:
— Сижу на дереве, не спускаю глаз с комнаты виолончелиста. Он промывает цветную капусту, а тут что — то шур — шур под башней. Смотрю, к башне подошла какая — то женщина. Она огляделась, вынула из сумочки ключ, отворила дверь и бесследно исчезла, как дух.
— Пошла к виолончелисту.
— В том — то и дело, что нет. Виолончелист
— А она?
— Черт ее знает.
— Ты ее больше не видел?
— Нет! Исчезла, и ни слуху ни духу.
— Любопытно. Нет ли там другого жилища?
— Нет, наверно. Все окна забиты досками.
— Может быть, какой — нибудь тайный проход в подвал?
— Может быть.
— В таком случае все возможно. Даже то, что ты не орнитолог, а турецкий султан. Говорю тебе, Мацек, у меня от всего этого кружится голова, и я ничего не могу понять.
— Я тоже не понимаю, что к чему, — поведал в раздумье Мацек. — Но нужно идти обедать, скоро два часа.
— Ты просто гений, Мацек. Насмерть забыла, что проголодалась. После обеда заскочу к тебе. Чао!
Вот так номер!
На обед были суп, жареная треска с картошкой и сладкий пирог с крюшоном. И наконец — то семья собралась в полном составе.
— Снова треска, — пожаловался папа.
— И снова жареная, — как эхо откликнулся Яцек.
Мама, все еще мысленно переживавшая последнюю партию бриджа, ничего на этот раз не сказала.
— А чем ты вообще занята? — поинтересовался папа.
— Вот именно, — вторил ему Яцек, — тебя нигде не видно.
— Интересно! — взорвалась я. — Ездишь с отцом на рыбалку и еще хочешь меня видеть?
— Ну вот, опять, — вздохнула мама. — Хоть за столом могли бы не ссориться.
— Когда она всегда первая начинает! — кричал Яцек.
Отец нетерпеливо чмокнул.
— Прекратите, а то начнется ад кромешный.
— Извини, папа, что тебе не нравится? — спросила я.
— Что тебя никогда не бывает дома.
— Правильно, — подтвердила мама. — Где тебя только носит? Чертенок, а не девочка.
— Я? — Голос мой звучал вполне благонравно. — Еще в Варшаве вы говорили, что нужно обязательно вдыхать йод. Вот я и вдыхаю.
— Весь день ничего не делаешь, а только вдыхаешь? — зацепил меня папа.
— И насыщаю организм кислородом. Кажется, у моря очень много кислорода и озона.
— А язычок твой становится все острее.
— Да — да, — подхватил Яцек, — ничего не делает, а только огрызается.
— Опять вы ссоритесь! — упрекнула мама, заламывая руки. — Люди ведь слушают. Я знала, что так и будет. — Она вдруг без видимого повода рассмеялась. — А я сегодня сыграла шлемика в пиках.
— Но в конце концов, наверное, проиграла?
— Нет, мой дорогой, я приготовила тебе сюрприз. Выиграла.
— Интересно, сколько?
— Три пятьдесят.
— Выигрываешь три злотых, а проигрываешь двадцать.
— А ты обещаешь принести во — о—от такую щуку, а возвращаешься с двумя плотвичками.