Тайна сибирской платформы

Осипов Валерий Дмитриевич

Усатый, медленно надвигаясь на меня, распалялся все больше и больше. Он обличал какое-то высокое начальство, которое сидело где-то в центре и только мешало работать, клеймил какую-то безвестную контору, которая не обеспечила завоз запасных частей, он поносил последними словами и непогоду, и саму трубку, и эти проклятые алмазы, которые запропастились в этой чертовой тайге!

Я внимательно слушал, стараясь не упустить момента, когда мой темпераментный собеседник снова рванется к выходу, чтобы следовать за ним по пятам. Ведь это был Белов — лауреат Ленинской премии, последний из памятной иркутской четверки основателей Тунгусской

экспедиции, с которым я еще не встречался, тот самый Белов, который открыл знаменитые мархинские россыпи!

Мой собеседник замолчал и уставился на меня злыми глазами, словно ждал, что я снова буду просить у него машины. Я встал и сказал, что произошло недоразумение, что мне не нужны никакие машины, что я всего-навсего корреспондент газеты.

Белов устало опустился на стул, снял фуражку, бросил ее на стол и тяжело вздохнул.

— Простите, — сказал он совсем другим голосом. — Я третьи сутки на ногах. У нас срывается выполнение месячного плана разведочных работ. Из-за дождей не можем подвезти грузы из Нового, Не хватает машин, людей. Словом, запарка.

Он посмотрел на меня и, очевидно вспомнив весь предыдущий разговор, улыбнулся.

— Что вы хотите посмотреть?

Я ответил, что больше всего мне, конечно, хочется посмотреть легендарную «Трубку Мира».

— Пошли, — согласился Белов. — Мне как раз туда и нужно.

Дорога на «Трубку Мира» шла вдоль линии высоковольтной передачи. Мощные мачты величественно высились над тайгой. Хотя со дня открытия месторождения прошло не больше года, в лесу уже змеились над кронами вековых лиственниц и низко провисали над густой щеткой кустов багульника электрические провода.

Земля плясала и дыбилась у нас под ногами, будто резиновая. Мы раскачивались из стороны в сторону, как циркачи, В наши следы мгновенно набегала вода.

— Вечная мерзлота, окаянная, совсем одолела, — жаловался Белов. — И никуда от нее не денешься. Все алмазы, как нарочно, залегают в самой что ни на есть наивечной мерзлотище.

Мы вошли в Лог Хабардина. На склонах его кое-где еще громоздились деревья, но центр был совершенно очищен от стволов. Посредине лога, весело журча, бежал ручей.

— Вот этот ручеек и привел Хабардина к «Трубке Мира», — сказал Владимир Борисович.

Лог Хабардина свернул вправо, и сразу же за поворотом открылась широкая панорама «Трубки Мира». Мы словно попали в совершенно другой край. На фоне мрачной, серой тайги высились горы голубой земли. Она была поднята снизу, из уже пройденных геологами разведочных шурфов. Порой солнечный луч выхватывал из кимберлита кристалл алмаза, и он бросал в глаза ослепительный яркий отблеск.

Поверхность «Трубки Мира» была похожа на передний край обороны боевой части, готовящейся отбивать наступление превосходящих сил противника. Сотни людей рыли длинные и широкие траншеи, обшивали их досками, насыпали впереди высокие брустверы из голубого кимберлита.

— Эти траншеи — точные границы трубки по кругу, — сказал Белов и описал в воздухе указательным пальцем невидимую линию. — Все, что находится за этой чертой, — «почвур вульгарис», обыкновенная земля, все, что находится в черте, — божественная, царственная «блю граунд» — голубой алмазоносный кимберлит. Как видите, природа, наподобие гоголевского Вия, очертила вокруг клада своих сокровищ своеобразный волшебный круг, переступить который не смогли даже сдвиги, происходившие в земной коре. Образовавшись много

миллионов лет назад, трубка так и осталась величественно неподвижной до наших дней. Устремленная вверх своей наиболее широкой частью, алмазная воронка как бы кричит: «Я же вот она! Вот она! Где же вы были раньше? Ведь целые тысячелетия я оставалась на этом месте, дожидаясь людей; храня для них безупречную целостность своих форм. Но никто не приходил сюда, никому я не была нужна. Только один стремительный Ирелях скрашивал мое одинокое существование в этой суровой якутской тайге. Теперь торопитесь! Я готова отдать все свои, веками не растраченные богатства, все силы природы, накопленные во мне в виде твердейших кристаллов алмазов!»

Я слушал Белова, и мне невольно вспоминались слова моего самого первого «алмазного» репетитора — Николая Ивановича Давыдова, о том, что все геологи, без исключения, поэты. Очевидно, этот вывод был сделан на основе многолетних наблюдений. Действительно, с кем бы я ни встречался за время путешествия по алмазному краю, все это были люди какого-то возвышенно-романтического взгляда на жизнь, на происходящие вокруг явления.

Мне кажется, что две наиболее типичные черты присущи каждому геологу: во-первых, настойчивость, если так можно сказать, законченность характера, стремление всегда и в любых условиях завершить до конца начатую работу, довести ее до победного конца; и, во-вторых, поэтическое отношение к действительности, остро отточенное умение видеть красоту во всем, даже в самом прозаичном и обыденном, и уже вытекающие отсюда широта души, нетерпение к шаблону, рутине, к удобоваримому своду обывательской, мещанской морали, ненависть к «мелочам жизни» во всех их проявлениях.

…Между тем мы продолжали двигаться с Владимиром Борисовичем Беловым по поверхности «Трубки Мира». Я уже достаточно ясно представлял себе «географию» трубки: она находилась в самом центре Лога Хабардина и лишь местами «залезала» на его склоны. Можно было ориентировочно сказать, что диаметр трубки составляет около полукилометра. Но вот на какую глубину уходит отвесно вниз этот гигантский вертикальный колодец, туго, как таинственный сундук, набитый сокровищами, — этого, даже грубо приблизительно, никто не мог сказать.

Мы поднялись на склон Лога Хабардина. Отсюда трубка была похожа на своеобразную шахматную доску с черно-голубыми полями. По всей поверхности трубки в строго шахматном порядке было вырыто огромное количество разведочных шурфов.

Отсюда, сверху, было особенно заметно, что геологи, работавшие на месторождении, все-таки не потеряли надежду узнать, на какую глубину уходит вниз загадочная алмазная воронка. Это подтверждалось железными фермами четырех больших буровых вышек, высившихся над поверхностью трубки.

— Сейчас это наши главные разведчики, — сказал Белов, указывая на вышки. — Они определяют «горизонты» трубки, то есть содержание алмазов на различной глубине. Ведь кристаллы залегают в кимберлите неравномерно: в одной части их больше, в другой — меньше. А нам нужно точно знать, какими богатствами обладает каждый «горизонт». Кроме того, буровые скважины — это, вероятно, прообраз будущих алмазных шахт. Еще точно неизвестно, каким способом будет вестись промышленная добыча алмазов на «Трубке Мира» — то ли открытыми карьерами, то ли шахтами. Этот вопрос решится на основании исследований, которые проводит сейчас на трубке мерзлотная экспедиция Академии наук.