Тайна силиконовой души

Шахова Анна

– Да че там, Вань! Пересидим… куда этот бомжара денется? Другое дело, грабанут его или по дешевке скинет доску. Но и эту проблему разрулить можно. Меня ребята в Саратове примут – я застолбил там местечко тихое, – миролюбиво вступил Фима, расцепив ручищи и почесывая загривок.

– Ну, если ты самый безбашенный из нас, – заговорил седовласый Гриша, обращаясь к Ивану, – то поиски можешь продолжать. Это твое прямое профессиональнее дело. Только что-то никак не нащупаешь ни одной ниточки пока к Семену-то. А? Иголка в стоге сена, наш бомжик музыкальный. А время уходит. И это, Вань, опасно. Смертельно, мой дорогой, опасно.

–

Ну а что такого мы сделали-то, братья? За икону заплатили – и Аристарховичу, и этому противному оценщику. Ну, Ольге Фима по зубам двинул. Так полюбовники ей каждый день тычки отвешивают, – пытался рассуждать на равных с присутствующими баритонистый Гора.

Повисла неловкая пауза. Хозяева отвернулись к огню, а Фима полез за зубочисткой в карман, Иван снова принялся очищать брюки от невидимых пылинок.

– Да они втянули нас в какую-то мерзкую грязь, Гора! Я говорил тебе – кровью здесь пахнет! – закартавил-заскулил Стасик.

– Твоей кровью сейчас запахнет, инок гнойный! – рявкнул на него Ефим.

– Ну, не надо, Фима, прекрати, – миролюбиво прервал «коллегу» Григорий.

– Вы, батюшки, куда намереваетесь стопы-то направить? – ласково спросил Григорий у замерших монашков.

– Дак, в Киев надо бы. На родину. Мать там у меня, у Стасика тоже родня, – ответил севшим голосом Гора.

Стасик зашептал под нос:

– Очень мы там нужны кому. Здрасьте-пожалуйста! На кой мы… В обитель я пойду, в ноги к отцу Амвросию…

– Я те пойду в обитель! – кулаком замахал у дергающегося лица монашка Фима. – В Киевскую Русь, в Хохляндию лапти навостришь, понял? Сам на вокзал отвезу – проконтролирую.

– Правильно, в Украине пока пересидеть – милое дело, – согласился Гриша. – А там, глядишь, и снова бизнес на выставке наладите.

Несдержанный Стасик, как та Моська, что боится, но лает на слона, зашептал снова:

– Да гори она синим пламенем, выставка проклятая ваша, – дальнейшее было не разобрать, потому что Гора дернул Стасика за бороденку, да еще наградил подзатыльником.

– А вы куда «лапти навострите», генеральный директор с бухгалтером? – ехидно поинтересовался Иван у Гриши с Ариной.

– А мне не до отдохновений, Ванюша. В Мадриде милейшего Юрия Никифоровича искать надо. Телефон он, видать, скинул. Но связи его мне известны. Найду. Переплатили мы иконописцу! Лоханулись, чего уж там. Надо справедливость восстанавливать.

– А помощники для восстановления справедливости не требуются? – съязвил Иван.

– Нет. Лишний шум не нужен, – категорично ответил Григорий.

– Ну, ясно. Драпануть решили, всех нас тут бросив. И денежки Никифорыча прикарманить. Браво!

– Я никуда не еду! – глухо сказала Арина.

Гриша резко повернул к ней голову, недоуменно уставившись на точеный профиль.

– Я. Никуда. Не еду. Я не привыкла бросать дело на полпути. Серьезное дело. И я найду икону. Сама. Твоя помощь, Вань, мне не понадобится, – пренебрежительно взмахнула она рукой в сторону Ивана. – Разбежались, и каждый за себя. Найдешь – твое счастье. А нет – так хоть не будешь локти кусать, что мог бы, да не сделал.

– Арина,

этот разговор мы оставим на потом. Мне непонятно… – Гриша придвинулся к «ведьме».

Арина перебила его:

– И потом будет все то же. Мое слово твердое.

Григорий откинулся на кресле, прикрыв рукой глаза.

– Ну че, разбежались пока? – потянулся всем своим устрашающим телом Фима.

– Да, связь держим по экстренным телефонам, если что.

Все, кроме хозяев, потянулись к выходу.

– Что ты задумала? Нам лететь завтра, и точка! – тихо, но настырно заговорил Григорий, когда челядь покинула дом. За окнами фырчали и разворачивались тяжеловесные машины.

– Я приеду, Гриша. Позже. А пока, ну не дави на меня! Это же бесполезно.

Арина легко поднялась и направилась к двери.

– Все будет в ячейке. Ты хоть номер помнишь? – крикнул Григорий вслед непокорной бабе.

– Да помню я все! Давай лучше поедим! Грею мясо? – Арина в кухне уже гремела кастрюлями, хлопнув крышкой холодильника.

– Да, я сейчас, – ответил Григорий, и, покопавшись в мобильном телефоне, решительно нажал на кнопку вызова. После соединения тихо заговорил: – Карлуша, здравствуй. Ну что, друг? Пора пришла. Готов по счету платить? Имей в виду, если меня зацепят хоть с чем-то, тебе казенные харчи обеспечены годков на двадцать… Да ладно, не обижайся. Это я так, разнервничался немного. Короче, следи за Матвеевым. Да, именно за Ванечкой. Эк ты его любишь! Если ситуация начнет выходить из-под контроля, а в ближайшие дни его могут вычислить, действуй без промедлений. Как ты умеешь, не мне тебя учить. Ну, бывай. Да, я отдохну где-нибудь в Азии, решил приобщиться к экзотике. Прощай, Карлуш… – и Григорий отсоединился.

Голоднинский монастырь будто погрузился в траурное оцепенение. Громких разговоров, смеха, эмоциональной жестикуляции или прытких передвижений по территории и раньше здесь не наблюдалось – матушка строго следила, чтобы монашествующие ходили пристойно, опустив глаза в землю, а руки по швам, если, конечно, в этих руках не было бидона, ведра или метлы. Но после вести об убийстве московской Татьяны обитель и вовсе замерла и онемела. Сестры не разговаривали и, казалось, старались не смотреть друг на друга. Даже хор на службах пел едва слышно, а молитву дьякона с амвона никто не подхватывал. Старенький протоиерей отец Александр едва держался на ногах. С задержания Иова он почти не выходил из храма, и некоторые монахини всерьез опасались за здоровье любимого батюшки. Мать Никанора покидала келью только на часы храмовой молитвы и после снова уходила «в затвор» – даже на трапезе не появлялась. Сестры как тени проскальзывали по сумрачному пространству церкви к своим местам, неподвижно отстаивали положенные часы и расходились по кельям. К трем аналоям, за которыми читалась Неусыпаемая Псалтирь, прибавился третий – молились за убиенную рабу Божию Татиану. Инокини менялись каждые два часа, и нагрузка уже превышала все пределы человеческих сил молитвенниц. Замерла работа в мастерских, на стройке, в огородах. Только на скотном дворе приходилось трудиться – коровам не объяснишь, что тут конец света местного масштаба. Да в кухне стряпалась аскетичная еда – каша, картофельный суп. Паломниц матушка попросила из обители уехать. Некоторые хотели остаться на похороны, но многие с облегчением покидали суровые стены – было страшно. Завтра должны привезти в храм покойниц. Послезавтра отпевать и хоронить у часовенки Адриана.