Тайна силиконовой души
Шрифт:
Митрохин зычно крикнул:
– Иван Матвеев, выходите из машины с поднятыми руками!
Видя, что призыв не возымел никакого действия, Митрохин, покрываясь красно-лиловыми пятнами, закричал еще громче и воинственнее:
– Матвеев! Вы арестованы по обвинению в краже и причастности к серии убийств! Оружие на землю. При попытке к бегству – стреля…
«Ю» утонула в женском визге, потому что Матвеев, открыв водительскую дверь, в мгновение ока схватил за шкирку стоящую в двух шагах от него Люшу и приставил к ее голове пистолет. Митрохин, по-детски хлопая растерянными глазищами, опустил руки с оружием.
– Все ушли с дороги и дали мне возможность уехать
(Люша в изумлении, пересилившем ужас, скосила глаза на морду этого чудовищного мужика, который почему-то знал ее фамилию.)
– Если почувствую преследование, выброшу ее с простреленной головой. Ну?! Что вылупились?! – Матвеев обращался к набежавшим на шум «пациентам» – Аристарховичу, Андрею-стекольщику и сторожу-старперу Петровичу: – Быстро ворота открыли!
Сторож, а за ним и Андрей побежали к воротам. Аристархович в мольбе тянул к Ивану руки, а Виктория судорожно вцепились в свою длинную шею, будто пыталась удавиться. Самое плачевное зрелище представлял Митрохин: он превратился из грозного нападающего в беспомощного наблюдателя с никчемным пистолетом в руке. У него было несчастное, злое лицо. Вдруг Дима сделал решительный шаг к Матвееву:
– Оставь женщину! Я поеду с тобой заложником! Вот, смотри – кладу пистолет на землю.
– Заткнись и стой на месте смирно! Не хватало опера валить: плавали, знаем. – Матвеев ткнул в спину Люши кулаком, призывая сесть в машину. Бесстрашная сыщица не могла поверить, что не найдет и из этой ситуации выхода, пыталась что-то изобразить, открывала рот, силясь сказать «нужное», но наткнулась на совершенно безумный, загнанный взгляд широкомордого, который процедил сквозь зубы: – Села и захлопнулась. Все! Допрыгалась…
И Люша поняла, что, похоже, на этот раз действительно «допрыгалась». «Нужно слушать мужа. В следующий раз чтоб я…» – мысль оборвалась, и Шатову вдруг затрясло так сильно, что она не могла справиться с клацающими зубами, дробь которых была единственным слышимым ею звуком: не будет никакого следующего раза, прости-прощай, артистка-огородница.
Машина вылетела за ворота, взвизгнули тормоза, и громада, повернувшись к приюту правым боком, рванула по колдобинам необразцовой «образцовской» дороги. Митрохин кинулся в дом, к телефону. Подняв на ноги нужные службы и получив оглушительный и краткий втык от начальника-полковника, которому он дозвонился на мобильный, Митрохин рванул к своему «жигуленку». У распахнутых ворот «Приюта Веры» его подпрыгивающую машинку, удаляющуюся в сторону большой дороги, провожали почти все пациенты обители: они успели роем налететь, растревоженные слухом о настоящем криминальном сюжете, развернувшемся под тихими готическими сводами. Уже раздавались тут и там воспоминания, начинавшиеся ностальгическим: «А вот у нас сидел один…», кто-то начал даже подхихикивать, но весь этот балаган быстренько свернула Виктория, скомандовав:
– Сейчас Жаров примчится и даст вам жару! Ну-ка, марш по каморкам носки штопать! – У «пациентов» был законный выходной, который они, как правило, посвящали домашнему хозяйству и бане.
– И что тебе дома не сидится, мышь кудлатая? – в голосе Матвеева звучало столько ненависти и он так безумно, рисково вел машину по разбитой узкой тропке, что Люша не понимала, чего боится больше – переворота этого чертова джипа или пистолета сумасшедшего мужика.
– Что я вам сделала? Я вас не знаю даже, – пискнула Шатова чужим, дребезжащим голоском.
– Зато я тебя ЗНАЮ! Слышала такое слово – Интернет? Набираешь фамилию Шатова, и на тебя вываливаются ваши счастливые с супружником
Матвеев не свернул на большую дорогу, которая тянулась к трассе, а вильнул на развилке снова на проселок и стал судорожно зыркать в зеркало заднего вида:
– Ну настырный пацан! Послал уже кого-то. Все, я предупреждал…
Люша успела вскрикнуть «Господи помилуй!» – и почувствовала у головы пляшущую сталь – машина тряслась по непролазной дороге, как в припадке.
– Прыгаешь, быстро! – скомандовал Матвеев.
– Нет! – завопила Люша, глядя на пролетающие за окном ухабы, ощерившиеся ветками голых еще кустов.
– Прыгай, или башку снесу! – заорал нелюдь так отчаянно, что Шатову будто вынесло из машины силой его крика. Она проломила чахлый ивняк и рухнула в канаву с набросанными в нее бутылками.
«Почему у нас в каждом глухом лесном закутке находится место вездесущей алкогольной таре? Видимо, потому что мы и в самом деле самая пьющая страна. По статистике, после Молдовы», – какие-то никчемные, в сравнении с ужасом и серьезностью момента, мысли рождались в голове. «Да разве это голова? Это жбан, чугунный жбан, расколотый пополам. Чугун вообще может расколоться»? И еще болела спина. Внизу. Нестерпимо. Она не могла от этой вонзающейся в нутро боли пошевелиться. Совсем… Но вдруг Люша увидела небо. Незыблемо спокойное. Равнодушно бредущее над ней.
«Как можно с таким выспренным безразличием взирать на убийство? Зачем это небо и эта боль? А-ах! Неужели это небо Аустерлица? Сейчас будет карапузистый Наполеон с его знаменитым: «Вот прекрасная смерть…?» Но, слава Богу, Наполеон не появился, а перед глазами возник Саша, обнял и сказал жарко:
– Представляешь, ты, когда рожала, кричала не «мама», а «Саша».
– Я знаю. Очень страшно без тебя было, и больно, – последнее, что пронеслось в голове Люши, впавшей в забытье и истекавшей, как ей казалось, кровью. Юбка в падении задралась, и Шатова с размаху проехалась по торчащему бутылочному стеклу голой поясницей, правым бедром и ягодицей, в которой и застрял крупный осколок. Из рваной раны споро сочилась кровь.
Матвеев не мог оторваться от замухрышистого, но будто волшебного в своей силе и проходимости «фордика». «Вот гад! Даже судьба этой ненормальной болонки его не волнует! Не притормозил, чтобы посмотреть, что с ней… Ну, держись, коллЭга!»
Иван, вдавив педаль газа в пол, заставил машину скакнуть через месиво канавы. Джип взревел, буксуя в топкой глине – начинались болота, и дальше, похоже, бежать было некуда. Преследователь на размышления времени не дал: притормозив у трясины, он высунулся из-за руля в окно и двумя безупречными выстрелами продырявил задние колеса джипа. Матвеев пригнулся, до упора откинул сиденье, перевалился с пистолетом в руке назад. Первым выстрелом вышиб заднее стекло. Для второго изготовился и, на долю секунды рванувшись вверх, рухнул навзничь, на кожаное теплое кресло, с аккуратной красной дырочкой посреди лба. Гаснущим, ритмично мерцающим рассудком, под звук какого-то долбящего в затылок метронома, успел ужаснуться: «Карлуша?! Ах ты, снайпер чертов! Не сгнил на зоне? Нет, не хочу…» Мерцание поглотила тьма, и метроном, становясь все глуше, глуше, стих.