Тайна Соколиного бора
Шрифт:
— Мы в Польше или в Западной Украине, — сказал Калачов.
— Ишь, куда загнали нас, гады! — удивился кто-то.
— Скажи спасибо, что не в печь Освенцима.
Когда стемнело, люди двинулись дальше. За день отдохнули, даже поспали, но все сильнее их мучил нестерпимый голод. Уходили последние силы. Только Калачов, казалось, был неутомим. Твердой поступью шагая впереди всех, он расчищал товарищам путь. За ним шел Василек. Он совсем отощал и обессилел, но не терял надежды. Как бы долго ни пришлось идти, глотая только снег, он все равно придет к своим, встретится
Когда они входили в лес, Василек вспомнил родные места. «Что, если бы это был Соколиный!..» подумал он и улыбнулся.
В старом сосновом лесу было теплее, а главное — на душе у всех стало спокойнее. Пройдя несколько километров, они остановились на отдых.
— Здесь должны быть шишки, — сказал Калачов.
Начали разрывать руками снег; кое-кто, подпрыгнув, хватался за ветки и ощупывал их. Шишки действительно нашлись. Целый час в лесу раздавался хруст: это проголодавшиеся люди застывшими пальцами и зубами разрывали и дробили сухие, промерзшие шишки в поисках питательных зерен.
Всю ночь они шли и только утром остановились отдохнуть.
Калачов отошел в сторону, чтобы осмотреть местность.
— По всему видно, что мы в большом лесу, — решил кто-то. — Это очень хорошо.
— Может, встретим партизан, — с надеждой сказал Василек.
— В таком лесу встретишь?
— Не встретим, так будем партизанить. Я ведь из партизан.
— Ишь ты! А на допросах говорил что?
Все засмеялись.
— А ты, Макаренко, кто? Говорил: бедный сапожник. А сам лейтенант. Ха-ха-ха!
— Что же, правду им говорить?
У всех поднялось настроение. Каждый почувствовал себя бодрее и увереннее.
— Добудем оружие…
— Автомат и пистолет для начала уже есть.
Отойдя в сторону, Калачов услышал в кустах какой-то шум. Он прижался к дереву, поднял автомат и замер. Несколько минут было тихо. Потом снова раздался шорох и что-то мелькнуло среди заснеженных ветвей.
Это была дикая коза. Она оглядывалась, высоко подняв красивую голову. Из ее ноздрей вылетали белые струйки пара. Она учуяла опасность.
Сначала Калачов боялся стрелять, хотя и понимал, что пища сама идет в руки: выстрел мог выдать их. Но тут же пришла другая мысль: если здесь водятся козы, значит лес очень глухой; людей поблизости не должно быть, и выстрела никто не услышит.
Автоматная очередь разорвала лесную тишину, отозвалась эхом. Коза упала и забилась, поднимая снежную пыль.
Никогда в жизни не ел Василек ничего вкуснее! Следуя примеру других, он совал в пламя костра кусочки красного мяса, насаженные на заостренную палочку, а потом жадно глотал их почти сырыми. Подкрепившись, люди воспрянули духом.
— На свободе не пропадешь! — весело сказал кто-то.
— А ты что думал?..
И снова брели они по снегу, пригибаясь под деревьями, внимательно прислушиваясь к каждому шороху. Всё надеялись встретить еще какого-нибудь зверя, но, кроме следов зайцев и лисиц, не нашли ничего.
Ночью они наткнулись на одинокую лесную сторожку. Они не заметили бы ее,
Калачов двинулся к сторожке. Представлялся очень удобный случай определить свое местопребывание. Хорошо было бы также согреться и отдохнуть.
Небольшая собачонка, похожая на лисицу, встретила пришельцев сначала атакой, а затем, видно сообразив, что лучше уйти подальше от беды, забилась куда-то и смолкла.
На стук долго никто не откликался. Потом заскрипели двери, раздался громкий кашель и чей-то голос. Василек не понял ни одного слова; он только догадался, что голос принадлежит старику.
— Отоприте, — попросил Калачов.
— То кто будет? — спросили по-польски.
— Свои…
Спустя мгновение звякнула щеколда, загремел засов.
— Проше пана.
На Василька пахнуло теплом, приятным запахом жилья и пищи. Он сразу почувствовал слабость и даже пошатнулся на пороге. Когда зажгли свет. Василек увидел высокого сгорбленного старика с бритым морщинистым лицом, на котором выделялись смелые глаза и орлиный нос.
— Цо паны хтят? — спросил старик.
Калачов стал беседовать со старым поляком. Тот на все вопросы отвечал уверенно, с чувством собственного достоинства. Василек понял, что они находятся в Польше, на Холмщине. Отсюда до советской границы более пятидесяти километров. Места здесь глухие, и немцев старик никогда не видел. Узнав, что его собеседники из России, старик начал вставлять в свою речь много русских слов. Ответив на все вопросы Калачова, он спросил, показывая на стол:
— То паны есть голодны?
— Голодны, — ответил Калачов.
— Юзя! — позвал кого-то старик.
Из-за цветной занавески вышла молодая женщина. Она на ходу поправляла растрепавшиеся волосы. За ее спиной Василек заметил чьи-то глаза, с любопытством смотревшие на пришельцев.
— Моя дочка, — пояснил дед. — В селе жила, за двадцать километров отсюда. А теперь — у меня. Мужа ее герман казнил, вот я и взял ее с внуком. И веселее и спокойнее.
Поздоровавшись, Юзя быстро и уверенно начала готовить ужин. Она, казалось, не замечала людей, заполнивших всю комнату, и делала все неторопливо, степенно, как будто такие ночные гости были у них не в первый раз.
— Это вся семья пана лесника? — спросил Калачов.
— Сына еще имею, — ответил старик.
Калачов полюбопытствовал, где сейчас этот сын, но старик притворился, что не расслышал вопроса.
Юзя положила на стол буханку пахучего, мягкого хлеба, внесла квашеной капусты и огурцов. А старик добавил еще большой кусок сала.
— Веприка [3] подстрелил. Ешьте на здоровье, — сказал он.
Ели молча.
Старик, попыхивая своей трубкой, оценивающим взглядом смотрел на людей, старался догадаться, кто они. А после ужина спросил:
3
Вепрь — дикий кабан.