Тайна Сорни-най
Шрифт:
Потом, не торопясь, Ильля-Аки достал из кармана трубку удивительно уродливой формы. Из кисета, расшитого обычным мансийским орнаментом, наложил махорки. Затем с такой же неторопливостью продолжал свой рассказ:
— Пришел на Север поп, разорил кумирни. И на том месте поставил свой небесный дом — церковь. Но таежные боги не дались в руки несшим железный крест. Они исчезли. Ушли в землю. Айас-Торум превратился в махар. По-русски это мамонт. Счастливые люди и теперь иногда находят, его кости на берегу реки. Да и он сам нередко шумит в заводи, роет крутояр. Только никогда мамонт еще не ревел, не плевался горячей водой с песком, не дышал «мертвым духом»…
Сергей понял, что старик говорил о лиственничном
Сергей сам был свидетелем одного события. Как-то во время весеннего разлива река размыла склон холма и одна гигантская лиственница наклонилась. Один березовский житель решил распилить дерево. Звенели, тупились пилы, вгрызаясь в твердую, как сталь, древесину.
Наконец лесина рухнула. И в тот же миг за грохотом падения послышался перезвон: из дупла струилась струйка серебряных кружочков. Это был клад монет разных веков и народов — сокровище Айас-Торума и Сорни-най.
Старик остановился, видя, что его не совсем понимают, потом, глядя в упор, произнес почти сердито:
— Ты что, не знаешь сказку о Священном быке земли мамонте? Я же тебе рассказывал… О, ей! Молодежь! Вам и невдомек, что в сказочное время живете! Сказки-то теперь ведь сбываются. Чудеса кругом!.. В Березове знаешь что творится! Небо гудит. Земля дрожит. Деревья пляшут, как шальные. То сам Священный бык земли бесится. Он вырвался из плена. Ревет. Плюется горячей водой, песком. Из его пасти летят каменья огненные. А за ним следом с гулом и громом выходит Сорни-най. Наша золотая огненная богиня…
«Совсем спятил старик» — подумал Сергей, глядя на него с сожалением.
— Ты на меня не смотри так! Ильля-Аки с ума еще не сошел. Ильля-Аки вещие слова говорит. Езжай в Березово. И если в тебе еще есть какой-то слух — сам услышишь, как выходит на волю золотая наша богиня, как гудит проснувшаяся земля…
— В Березове газ фонтанирует! Открытие! Понимаешь, открытие! — закричал, как ошалелый, влетев в избу, приятель Сергея Венька.
— Поехали! Сейчас пароход подойдет…
В тот же день они были в Березове. Там действительно творилось что-то невообразимое. Еще за пятнадцать километров до пристани пароход как-то непривычно «зашумел». Загудели и машинное отделение, и палуба, на которую высыпали пассажиры. А гладь реки, где золотым бубном сияло осеннее солнце, вся дрожала. С песчаного берега, черневшего стаями гусей и уток, несся не птичий гомон. С каждым поворотом реки шум рос. Не слышно стало ни шипения лопастей, ни гудения в машинном отделении. А когда показались дома поселка, раскинувшегося на холмах, загремело, кажется, и небо. Грохот стоял над Березовом.
Но это был не небесный гром, а крик земли, проснувшейся наконец-то от векового сна. За каменной школой, на краю поселка, там, где стояла буровая вышка, ревела земля.
Венька кидал в небо фуражку и, как мальчишка, о чем-то кричал. Голоса не было слышно. Но глаза, лицо и весь вид его выражали торжество и неописуемую радость. Чему бы радоваться? Грохоту земли, гари и копоти, горячему дождю, летевшему сверху?
Верхушки кедров и сосен почернели, будто съежились. Огромными изломанными макаронами валялись трубы. На подступах к скважине копошились люди. Они, видно, пытались усмирить, закрыть скважину. Но время от времени отскакивали, как ужаленные. Но снова и снова приближались к ней. Они были явно не в веселом настроении. Сверху лил горячий дождь с песком. Окна домов стали белыми, будто просоленными. Пахло «мертвым духом». Слова Ильля-Аки походили на правду. Только это был обыкновенный газ, а не мифическая Сорни-най и ее помощник мамонт…
Ревела
Случилось это ночью. Яркие сентябрьские звезды так и не вышли из-за густой и мокрой шерсти туч. Уснули и последние огоньки в домах. Березово спало своим привычным вековым сном. Лишь изредка эту дрему нарушал ленивый лай дворняжки. Даже монотонный шум дизелей, казалось, баюкал, навевал сны. Буровая стояла на краю поселка. Рядом с ней кедры уже не смотрелись великанами… Но и тайга, казалось, не обращала внимания на гудение одинокой буровой.
«Позвякают трубы, прогремит лебедка — да и снова все замрет. В этом гиблом краю какая нефть, какой газ!» — говорили скептики. Их, видно, было не мало, потому что скоро на эту буровую действительно махнули рукой.
Партии геологов уходили на юг, в более «перспективные районы на нефть», как тогда выражались. Рабочие, оставшиеся добурить скважину, трудились без особого старания. Порою даже нарушали элементарные правила. И на этот раз не оборудовали устье скважины фонтанной арматурой…
Темень окутывала буровую. Рабочие смены поднимали трубы. И вдруг земля рявкнула, взревела. Стальные трубы ракетой рванулись в небо. Потом искореженным железом рухнули на тайгу. Трехтонный кронблок, словно мячик, взлетел вверх, а падая, смял под собой трехсотлетний кедр, возле которого, быть может, не раз прохаживался сам светлейший князь Меньшиков, сосланный в Березово после смерти Петра.
Фонтан горячей воды с песком взмыл к тучам. Грохот и мрак стояли над ночным Березовом. «Люди выбегали из домов, в испуге спрашивали друг друга:
— Не земля ли перевертывается?
— Может, бомба?
— Наверное, мамонт наконец-то вырвался из векового плена земли?
И люди, говорят, бежали с мешками, с веслами к реке, чтобы переправиться на другой берег. И мало кто из них мог предположить, что он был свидетелем начала «открытия века» — как потом назовут тюменскую нефть и газ.
Гремела земля. Плясала огненная богиня. И танцы в районном Доме культуры, казалось, стали веселее и задорнее. С шумной буровой приятели направились прямо в Дом культуры. По субботам и средам здесь собиралась молодежь. Кто играл в шахматы, кто гонял бильярдные шары или листал журналы в читальном зале, а кто кружился в танцах.
На дамский вальс пригласили и Сергея. Не верилось ему, что его может пригласить девушка. И такая девушка, как эта, — красивая, нежная, с ласковым, теплым взглядом. И имя у нее нежное — Светлана. Может, все происходит в сказочном сне? Пыльные ботинки его скользили по полу, а голова чуть кружилась, как плавные звуки «Амурских волн». Этот вальс Сергей любил слушать по радио. Но не думал, что эти волны так сказочно-прекрасны, как синие глаза Светланы.
Она спрашивала его о тайге, о товарищах, о работе, а он молча кивал ей, любуясь украдкой ее утонченно-матовым лицом, будто выплывшим из любимых стихов Блока, пшеничными волосами, губами сочными, как таежная брусника. Брусника, сладкая поздней осенью… А груди у нее, как две волны. Чуть коснутся — обжигают. И трепет какой-то плывет по телу. И волнение. Тайное. Неизъяснимое. И вся она как лирическое стихотворение. Звучит, плывет, кружится.
Но вдруг баян замолчал. Пары на мгновение замерли, а потом, разбившись, поплыли по залу. Сергей проводил Светлану до группы девушек, стоявших у расставленных вдоль стен кресел с откидными спинками, нехотя поплелся к парням, где в широких брюках клеш о чем-то веселом уже шумел его друг Венька. Ребята были свои, геологи. Только из других отрядов. Сергей их видел и не видел, слышал и не слышал. И хотя объявили о конце вечера, в душе его звучали звуки вальса, и, казалось, он продолжал плыть по волшебным волнам…