Тайна старого дома (сборник)
Шрифт:
— Теперь на очереди станция, Эфер!.. Давайте руку. Надавите теперь вот эту красную кнопку… Я хочу, чтобы мой ассистент собственной рукой…
Он не успел окончить, чего бы он хотел. Моя рука, вместо того, чтобы нажать кнопку, нажала на его подбородок и он прикусил язык…
Нужно быть справедливым: Фобос дрался, как лев… Мы упали и катались по полу… Мы сбили с треноги аппарат, который упал со страшным грохотом… Но я был сильнее. Когда я мог уже торжествовать победу над сумасшедшим, на платформу выскочил Мак-Грегор с огромным «кольтом» в руке.
— А, подлюка, — закричал он, — донюхался таки!..
И я, впервые в жизни, имел случай увидеть, как выглядит черное кольцо револьверного дула, когда из него вылетает огонь и дым… Но Боб, вероятно, поторопился и пуля взвизгнула
Помню, что я успел запустить в Мак-Грегора чем-то довольно увесистым, а он вторично выстрелил. На этот раз оба не промахнулись, но он упал и остался на платформе с разбитой головой, а я имел еще силы сбежать по всем лестницам и выскочить в сад, держа руку на простреленной груди и зажимая рану. Там я и лишился чувств, и последнее впечатление, которое у меня осталось — было впечатление от моря огня, в которое превратилась «Черная ферма». Сбитый нами на вышке аппарат — сделал свое последнее дело.
Теперь я имею достаточно денег.
Теперь я известная персона и в наш небольшой домик, где мы живем с Кармелой, которая, кстати, чудесно поправилась в Мендозе, заглядывают не только пройдохи-журналисты!.. Про этих я уж не говорю… Навещают меня частенько и седобородые, достойные ученые, всевозможные академики и профессора. Начинают они с того, что зовут меня «сэром», угощают меня отличными сигарами, а заканчивают любезностями в стиле Роберта Мак-Грегора, обзывая меня дураком, ослом и безмозглым идиотом, когда выясняется, что я ничего подробно так и не узнал и не поинтересовался тем или другим в том аппарате.
Тогда я вежливо выставляю их за двери, ибо предпочитаю ничего не знать и не слышать о том проклятом аппарате и «Черной ферме»…
На следующий день седобородые приходят снова, просят извинить их, и начинается все сначала.
Тайна старого дома
Когда я стал замечать, что нервы моего приятеля начинают портиться, я посоветовал ему: во-первых — переменить климат, во-вторых — полечиться одиночеством.
Постоянное пребывание на людях среди суеты такого города, как Париж; не всегда спокойная, тихая жизнь не создают условий, в которых люди нагуливают себе жир и все это хоть какие нервы может расстроить. А он не всегда отличался крепкими нервами.
Долго он не слушал меня и все мои доводы шли на ветер. Он предлагал мне ехать вместе, но я не мог согласиться на это предложение. Я журналист, каждодневный кусок хлеба которого может быть обеспечен только там, где существуют большие газеты, где есть кипенье больших масс людей. Другое дело он. Он писатель, который может сидеть и писать где угодно, а одиночество, скажем, на морском побережье, где не снуют авто и в глаза не лезет свет реклам — может быть вдвойне полезно: и для расшатанной нервной системы и для творческой работы. Тем более, что мне было известно, что он заканчивал большой роман о гражданской войне в России, в которой мы оба участвовали.
Кто знает, может быть, эта работа и воспоминания, с какими она связана — и расшатали вконец нервы моего приятеля…
В конце концов он сам, очевидно, увидел, что должен послушаться моих советов. Он куда-то уехал, а через несколько дней зашел ко мне и заявил, что нашел подходящее местечко в Нормандии и скоро собирается поехать туда. Случилось так, что я имел в своем распоряжении несколько свободных дней. Мы поехали вместе: он, чтобы поселиться там на несколько месяцев лета, я, чтобы немножко освежиться и вернуться назад в новый Вавилон, который зовется Парижем.
Когда мы приехали на место назначения, то даже мне стало не по себе: такой глуши, такой заброшенности — я не представлял себе… Ни людей, ни построек кругом… Ничего… Лишь прибрежные скалы, хмурые и неприветливые; маленькие лесочки кое-где и все…
С полчаса мы шли берегом; наконец мой приятель остановился и протянул руку.
— Вот этот дом… Смотри, теперь ты можешь одобрить мой выбор…
Сначала я увидел лишь группу хаотично нагроможденных черных крутых скал; небо было в тучах; морская поверхность была такая же
Только тогда увидел я старый, почерневший каменный дом, как будто вылитый из скал, к которым он вплотную прилип. Выглядел он очень неприветливо. Мы снова пошли. Дорожка делалась все уже. Прибой усиливался и волны бешено кидались берег. Туман густел и в нем дом казался особенно зловещим. Мое первое впечатление, нужно правду сказать, было не в его пользу.
— Это ты окончательно решил поселиться в этом доме? — спросил я.
— Безусловно. Он мне нравится… Он такой романтичный и немного… страшный…
На следующий день я вернулся в Париж и забыл думать о доме.
Через две недели я получил от приятеля первое письмо. Казалось, он был доволен и видно было, что за это время его болезненно возбужденная нервная система пришла, до известной меры, в норму. Он ничего не писал, правда, о своем здоровье, но подробно описывал чудесные, суровые и дикие окрестности; сообщал о своей работе и интересовался тем, что делалось в Париже.
Прошло еще две недели — и пришло другое письмо. Начало было незначительно и я не нашел в нем ответа на вопросы, которые я задавал ему в своем письме о его нервах и здоровье. Дальше, после нескольких банальных фраз, стояло: «Правда, это необыкновенное место. Даже в жителях здешних есть что-то таинственное и, временами, они кажутся мне ненормальными. Я сам, лишь несколько часов тому, почувствовал какой-то болезненный трепет. Надо тебе сказать, что в моем кабинете есть двое дверей: одни на террасу, другие — куда-то во внутренние комнаты. Я никогда их не открывал, потому что они так скрипят, будто тебя кто ножом режет. Когда я позвал служанку сегодня, старуха вошла именно через эти двери и удивительно, что они открылись абсолютно тихо. Я, удивляясь, спросил: — Вы подмазали двери, Жермен? Она покачала головой: — Нет! — Почему же они не скрежещут? — Она пожала плечами: — Тут все бывает, — и прибавила, хотя раньше ничего сама мне не говорила: — Вы слыхали, что было сегодня ночью? — Я пристально посмотрел на нее; что-то было у нее в лице, что заставило меня сжать пальцы в кулаки… В эту ночь мне не спалось и я слышал звуки, похожие на удары молотком. Иногда звуки эти были так ясно слышны, что я направился в коридор, но там только завывал ветер. Я успокоил себя мыслями, что в старых домах постоянно что-то шелестит или шумит или шумит или стучит, а этому дому, наверное, не меньше чем 600–700 лет. Но меня удивило то, что именно сегодня ночью старуха не ночевала дома… Так откуда она могла знать о том, что было ночью? Я спросил у нее: — Каким образом вам известно, что было сегодня, если сегодня вас тут не было? — Она усмехнулась какою-то недоброй усмешкой и ответила: — Потому что вы очень бледны; те, кто слышит, как мертвецы забивают гвозди в свои гробы, всегда имеют такие лица… — Заметив, что я сделал непроизвольное движение, она спокойно добавила: — В старый дом являются привидения. Это всем известно. — Вспомни, дружище, свое впечатление от этого дома, прибавь еще эту колоритную старую ведьму, какие-то таинственные стуки ночью и ты поймешь, что почувствовал я во время этой беседы. Теперь, когда я пишу, я владею своими чувствами, как и всякий другой, но тогда!.. Теперь я понимаю, как суеверия залазят в людские души.
Других новостей нет. Мое здоровье не так хорошо, как хотелось бы, но ничего».
Прошел еще месяц, в течение которого писем было. Наконец получилось письмо, разорвав конверт которого, я удивился: в нем было несколько листков разного размера, покрытых иероглифами, в которых я не без труда узнал руку моего приятеля, и вообще едва мог их прочитать. Удивила меня дата: письмо было от 8-го, а сегодня было 30-е. Я недолго на этом останавливался и прочитал:
«Любимый друг, не знаю, когда ты получишь это письмо и вообще получишь ли, но должен писать сегодня, ибо не уверен, что завтра на это хватит сил.
Отрок (XXI-XII)
Фантастика:
альтернативная история
рейтинг книги
