Тайна старого колодца
Шрифт:
— В колодце оказался? — Чернышев задумался. — Колодец этот Юрка с малолетства знал, сам в него случайно оступиться не мог. Хотя… чем черт не шутит, когда бог спит.
— Резкин прихрамывал на правую ногу? Были у него вставные зубы?
— Хромых в армию не берут, — присматриваясь к снимку, сказал Чернышев. — А вставные зубы… щербина у Юрки на фотографии заметна.
Бирюков мысленно ругнул себя за невнимательность, однако уверенность в том, что наконец-то появилась зацепка, не исчезла. В конце концов Резкин мог повредить ногу на службе, там же и зубы вставить.
Маркел Маркелович сложил газеты, устало потянулся.
— Давай-ка, — предложил он Антону, — сыграем в шахматишки на сон грядущий. Сын заразил меня этой игрой.
— Давайте сыграем, — согласился Антон. Игра затянулась.
Из открытого окна веяло ночной прохладой. У клуба громко играла радиола. Затем джазовый гул умолк. Послышался веселый смех. Неуверенно всхлипнул баян, и тотчас звонко плеснулся сильный женский голос:
В тихой роще, у ручья, целовалась с милым я, И никто на белом свете мне, девчонке, не судья!Несколько девичьих голосов разом подхватили:
Ой-люли, ой-люли, у меня, Марины, Губы алы от любви, словно от малины…Голоса прозвучали так звонко и сильно, что за селом, у озера, сразу откликнулось эхо.
Не отрывая взгляда от шахматной доски, Чернышев задумчиво улыбнулся:
— Марина Зорькина…
— Звезда колхозной самодеятельности? — спросил Антон.
— Заведующая птицефермой. Красавица наша. Голос, что у Людмилы Зыкиной. На всех фестивалях первые места берет, — Чернышев переставил на шахматной доске коня. — К слову, бывшая, любовь тракториста Витьки Столбова, а теперь всех женихов отметает.
— Почему?
— Еще до Витьки произошло у нее что-то. Кажется, нарвалась в молодости на непорядочность и до сих пор переживает, хотя виду не подает.
— Сколько ж ей лет?
— Твоего возраста. Быть может, чуток постарше.
— Рано отчаиваться.
— Да она и не отчаивается. Только вот ухажеров не подпускает к себе, словно обет дала.
Чернышев пошел ферзем. Бирюков — пешкой. Чернышев ответил ходом слона.
— А ведь Юрка Резкин мальчишкой ломал ногу, — вдруг сказал он. — С лошади упал. Помнится, и зуб тогда выбил.
Бирюков вскинул голову:
— Я же говорил…
— Неужели он?.. — Маркел Маркелович сделал очередной ход и тихо добавил: — Вы проиграли, мой друг.
— Почему проиграл? — не понял Антон.
— Вам мат.
Ворочаясь в постели, Бирюков никак не мог заснуть — слишком много накопилось, за день впечатлений. За стенкой, покашливая, Маркел Маркелович о чем-то переговаривался с Екатериной Григорьевной — видимо, и к нему, несмотря на дневную усталость, не шел сон.
Молодежь у клуба стала расходиться. Баян и девичьи голоса приблизились к дому Чернышевых. Антон прислушался.
День пролетел, месяц прошел — время растаяло. Значит, и мной на берегу что-то оставлено…Пела Зорькина, как прежде, уверенно и сильно, только Антону показалось, что теперь в голосе ее сквозит тоска.
…Кто же ты есть, как тебя звать? Что ж ты скрываешься?..Песня удалилась и затихла, а в памяти Антона, как на «заевшей» пластинке, все звучали одни и те же слова: «Кто же ты есть, как тебя звать? Что ж ты скрываешься?..»
За стенкой громче, чем обычно, кашлянул Чернышев. Скрипнули половицы.
— Не спишь, Антон Игнатьевич? Понимаешь, услышал сейчас песню и вспомнил: несколько лет назад переписывалась Марина Зорькина с каким-то женихом-заочником, кажется, из флотских.
Антон рывком сел на кровати. Маркел Маркелович вздохнул:
— И приехать он к ней, вроде бы, обещался…
9.
Заснул Бирюков только под утро. Но и короткий его сон был заполнен путаным кошмаром. Первым приснился бригадир Ведерников. Сердито прикусывая свои казацкие усы, он показывал снайперскую винтовку и объяснял, как из нее стрелять. Затем появилась старушка Резкина и просила помочь ей вытащить из грязи застрявший «Урал» с люлькой. «Унучику мотоцикл купила, не стала жадничать», — объясняла она. Антон вместе с Ведерниковым и Резкиной изо всех сил толкал мотоцикл, но тот — словно в землю врос. Невесть откуда взявшийся старик Стрельников укоризненно качал головой: «А я, слышь-ка, считал тебя неглупым человеком. Хотел всю правду о колодце рассказать. Столбова и Зорькину заставил, чтобы они на бумаге обрисовали антересную историю». Антон хмурился: «Опять, как с ермаковскими воинами, обманываешь. Столбов помогать соседям уехал. Как ты его мог заставить?». Стрельников гладил макушку, хитро подмигивал: «Обманул Витька Маркела Маркелыча. Трактор у колодца спрятал, а сам с Зорькиной уплыл на остров, что посерединке Потеряева озера. Зорькина Витьку любит. Не веришь? Пойдем, покажу». Антон шел за стариком к озеру. Егор Кузьмич таинственно нашептывал: «Смотри, вон они на острове пишут бумагу». Антон с недоумением пристально вглядывался в туманную дымку и почти рядом видел, как Столбов, махая рукой, звал к себе. «Ты плыви туда, плыви, — подсказывал Егор Кузьмич. — Ежели доплывешь до острова, весь секрет узнаешь. Витька — мужик грамотный, поэтому Зорькина его полюбила…» Антон медленно входил в теплую воду озера, хотел плыть, но руки не подчинялись. На берегу появился Чернышев и с упреком сказал: «Опять старому болтуну поверил. Вставать пора…»
— Что?! — вскрикнул Антон и проснулся.
Около кровати стоял Маркел Маркелович Чернышев — хмурый, с заспанными глазами.
— Пора вставать, говорю.
Бирюков облегченно вздохнул, потряс головой и виновато сказал:
— Кошмар какой-то снился.
— От духоты это. — Чернышев зевнул. — На градуснике с утра к тридцати ртуть подбирается. Жаркий денек будет.
Завтракали молча. И только когда допивали чай, Маркел Маркелович посмотрел на Антона:
— Серьезное дело, по-моему, складывается… С чего сегодняшний день намерен начать?
— Пойду к Зорькиной.
Чернышев утвердительно кивнул, будто согласился:
— Только смотри… Марина на язык остра. Чуть что не так, оконфузит, как говорит у нас Слышка, методом запросто.
Зорькину Бирюков отыскал на птицеферме. Она стояла в кругу птичниц и, энергично размахивая рукой, что-то объясняла. Дожидаясь, пока кончится разговор, Антон со стороны приглядывался к Зорькиной. Маркел Маркелович не зря назвал ее красавицей. На редкость правильные черты лица, высоко взбитые белокурые волосы, повязанные легкой голубой косынкой, и розовые от лака ногти заметно выделяли Зорькину среди других девушек, а белый халат и черные, несколько старомодные, как отметил Антон, туфли-лакировки делали ее похожей на медицинскую сестру. Казалось, она случайно забежала на птицеферму, чтобы минуту-другую поболтать с подругами.
— Я из уголовного розыска, — сказал Бирюков, когда Зорькина подошла к нему, и назвал свою фамилию.
— Марина Васильевна. Заведующая птицефермой, — с некоторым недоумением ответила Зорькина. — Очень приятно познакомиться. — И улыбнулась так, что нельзя было понять, шутит она или говорит серьезно.
Антон замялся:
— Надо побеседовать с вами по одному щепетильному вопросу.
Голубые глаза Зорькиной вдруг сделались синими. Около них сбежались едва приметные лукавые паутинки, а на губах застыл готовый вот-вот сорваться смех. Но она не засмеялась, чуть скосила глаза в сторону насторожившихся птичниц и удивленно приподняла тонкие брови: