Тайна стоит жизни
Шрифт:
В баню Древцов не ходил — предпочитал душ и ванну. От магазина и прочих хозяйственных дел спасали женщины. Заходил лишь изредка к друзьям и знакомым.
— Так... так... — вслух проговорил Закиров. — И снова тупик...
Он встал и зашагал из угла в угол в своем небольшом кабинетике, смахивающем на билетную кассу. Окно комнаты выходило во двор, где стояло несколько чахлых лип.
Ильдар вспомнил Жукова. Посмотрел на часы. Посещение больных — с 18-00. «Через три часа можно будет двинуть к нему», — подумал он.
Ему очень не хватало Александра. Они понимали друг друга с
Закиров посмотрел во двор. Там сооружали леса для ремонта здания. Он позавидовал этим рабочим. «Они точно знают, что делать, а я — нет, — думал он. — Иду к цели как с завязанными глазами: то и дело теряю направление, спотыкаюсь. И конца-краю этому не видно. С превеликим бы удовольствием камни ворочал, землю пахал, лишь бы дело двигалось. Где же концы искать?»
Он присел на стул, обхватил голову руками.
— Ну, ладно, хватит причитать, — вполголоса сказал он себе. — Надо больше думать. Думать надо...
«Что я сегодня могу сказать Александру? — подумал Закиров. — Ничего».
Кто под кличкой Бугай бегал, неизвестно. А отсюда и подходов к Космачу не видно. Он, конечно, затаился и на поверхность вряд ли вынырнет сейчас. Хотя, как знать, что может повлиять на его поведение?
Зазвонил телефон.
— Я слушаю.
— Товарищ Закиров, как у вас дело движется? — послышался в трубке голос Нурбанова.
— Пока ничего нового нет, товарищ полковник.
— Что предприняли за два дня? Узнали, кто такой Дюдя Хлебный?
— Мы с Треньковым перерыли в архиве дела за последние три года. Ознакомились с картотекой судимостей, но пока ничего...
— Дайте запрос в Москву. Это первое. Второе: поговорите с народом, проживающим в доме, где жил Древцов. Я думаю, нужно еще побывать и в домоуправлении. В общем, надо думать и думать. Пора максимально активизироваться. Через два дня, в пятницу, прошу доложить, — и он положил трубку.
Нурбанов был серьезно озабочен состоянием расследования. Это понимал и до предела взвинченный Закиров.
«А ведь мог с полным правом и вздрючить — дело-то ни черта не движется, — подумал Ильдар. — Знает, на кого и как нажать, а самое главное — умеет давать разумные советы, в дальновидности которых уже неоднократно убеждался за время работы».
В кабинет вразвалку вошел Треньков и уселся на стул.
Отец Тренькова, как поговаривали сотрудники, был «тузом» в легкой промышленности. Судя по всему, работой в детстве его не утруждали. И здесь Треньков черновую работу не любил — старался уйти от нее. Работал импульсивно, неровно. Иногда проходил мимо главного, находясь в плену собственных «конструкций» и «моделей», оторванных от реальности. Но ему делали скидку на молодость, на неопытность. Многие недолюбливали Эдуарда Тренькова за бесцеремонность и самомнение. Некоторые выражали свое отношение к нему открыто, другие молча.
Когда к делу Древцова, которое было в производстве у Тренькова, подключили Жукова, следователь Черных заметил: «Ну вот, запрягли в одну упряжку трепетную лань с козлом».
Сомнений
Закирову не приходилось раньше сталкиваться по работе с Треньковым, и знал он его мало.
Треньков тем временем закурил и начал рассказывать что-то о женщинах. Ильдар погрузился в свои мысли и не вникал в его слова: «Надо будет ему сказать: пусть завтра займется жильцами дома, может, что и узнает. А я обойду в округе мелкие организации — Космач предпочитает работать именно в таких конторах».
— Так вот, — словно издалека донеслись до него слова Тренькова, — я пришел к выводу: идеальных женщин нет. Вернее, они бывают, но лишь в двух случаях: это та женщина, которую мы любим, и та, о которой мы ничего не знаем.
— Но во втором случае выходит: женщина существует лишь в воображении, — сказал Ильдар только для того, чтобы продемонстрировать свое внимание.
— Почему же? Не только в воображении. Вот, к примеру, увидишь на улице незнакомую, очаровательную женщину и воспринимаешь ее как идеальную. Она ведь существует реально — не только в воображении. Понятно, что ты в мыслях дорисовываешь ее внутренний облик. Но стоит познакомиться да приблизиться — и недавнее очарование исчезает, как туман на солнце. По опыту тебе скажу: много я разных красоток повидал — все на одну колодку сшиты: сверху — зеркальный блеск, а внутри — коряги да теснота душевная.
— А жена твоя разве...
Треньков небрежно махнул рукой, вид его говорил: «Понял тебя, можешь не продолжать».
— Женился, а мозгами до этого не пошевелил, не прислушался и к отцу. А он истину глаголил. Не пытайся, говорит, Эдик, накинуть супружескую узду на красотку — не удержишь. Красивая женщина — это скорее общественное достояние, чем личное. Ею любуются, как произведением искусства, все, кому не лень, ведь глаза другим не запечатаешь сургучом. Вот и начинает у них кружиться голова. А красота — не признает ума.
«Видно, перегрелся в семейной жаровне, — подумал Закиров, — вот и разоткровенничался. А может, человек такой — с душой нараспашку?»
— Вот здесь я кое-что набросал по делу Древцова, посмотри.
Он передал Тренькову план-вопросник — что нужно сделать в ближайшее время.
— Будут какие идеи — давай. Обсудим.
Они просидели над бумагой битый час. Ильдар поведал о звонке Нурбанова.
Затем Треньков стал названивать какому-то приятелю, приглашая в гости к себе. Судя по разговору, тот отказывался. И тогда Эдуард с кавказским акцентом произнес:
— Дарагой, если гара нэ ыдот к Магамэту, то я пайду к ней.
Закиров корпел над бумагами, мучительно раздумывая все над тем же вопросом: где преступник раздобыл ключи?
Догадка к нему пришла неожиданно, когда Треньков говорил про Магомета: если преступники не могли к нему подъехать, то они могли как-то заставить его прийти туда, где можно снять слепки с ключей. Как же я об этом раньше не догадался, болван! Они могли это сделать под каким-нибудь благовидным предлогом. Скорее всего под видом общественных мероприятий. Он же был активным участником гражданской войны, известным человеком в городе.