Тайна Темир-Тепе (Повесть из жизни авиаторов)

Колесников Лев Петрович

3

Все курсанты Нины летали самостоятельно, кроме Капустина. Настало время заняться и этим курсантом. По ряду причин, описанных ранее, Борис осваивал летное дело с большим трудом, чем другие его товарищи. Предвзятое мнение о нем инструктора Лагутина усугубляло положение. Считая его «безнадежным», Лагутин не объяснял ему очень многого. Для Нины Борис в данный момент был еще более трудным курсантом, чем если бы он был новичком и еще ни разу не поднимался в воздух. Лагутин, как принято выражаться в летной школе, его «завозил». Борис, вместо того, чтобы с каждым полетом постигать искусство пилотирования, убеждался, что летчиком

ему не быть. Ему казалось, что инструктор обладает какой-то особой тайной полета. Лагутин и не думал его в этом разубеждать, часто повторяя свое любимое: «Рожденный ползать — летать не может».

Когда Борис попал в экипаж Соколовой, то в первое время не очень верил, что положение изменится. Да и в Соколову, как в инструктора, не очень верил. Ему казалось, что таких серьезных курсантов, какими были Студент, Валико, Сергей и Валентин, и учить-то особенно нечего. А вот как Соколова справится с таким «топором», каким он стал считать себя, это еще вопрос.

На предварительной подготовке Соколова задавала ему больше вопросов, чем всем остальным. Борис многого не знал, многое путал. Это произошло опять-таки по причине потери уверенности в своих силах. «Зачем зубрить, — думал он, — все равно не пригодится». Нина тогда сказала ему:

— Хотите, Капустин, я объясню вам, почему вы до сих пор не готовы к самостоятельному вылету? Вы не все знаете, что необходимо знать. Какие, где скорости держать — путаете, причин ошибок при посадке не знаете, распределения внимания с высоты тридцати метров при заходе на посадку тоже не знаете. А разве можно что-либо делать, не зная, как это делать? Даю вам день на повторение всех этих вопросов, и когда вы их будете знать, начнем летать.

Борис внимательно пересмотрел нужные книги и убедился, что многого он действительно не знал, причем не знал вещей, всем другим понятных. Товарищи по экипажу искренне желали ему успеха и хорошо помогали. Сергей, например, спросил его:

— Боря, ты много раз сидел в кабине, а сможешь ли ты точно нарисовать схему расположения всех рычагов, приборов, тумблеров и прочих штук?

Борис задумался. Потом взял лист бумаги и попробовал нарисовать. Многое напутал. Сергей забрал у него лист и, порвав в клочки, сказал:

— Неправильно. Залезай в кабину и нарисуй все с натуры. Потом еще раз нарисуй уже на память. Это позволит тебе хвататься за любой рычаг, не глядя на него, и ты не будешь шарить глазами по приборной доске, отыскивая нужный прибор. Инструктор на предварительной подготовке все равно будет заставлять тебя показывать все в кабине с закрытыми глазами. Так что тренируйся.

В первом полете с Ниной Борис на взлете упустил направление. Для того чтобы выдержать прямолинейность взлета, он еще раньше выбрал на горизонте высокий тополь. Когда же стал давить газ и самолет тронулся с места, нос самолета двинулся почему-то влево. Нажимом правой педали Борис остановил разворот, но, не успокоившись на этом, нажал педаль еще сильнее с целью вернуть самолет в первоначальное положение — носом на тополь. Самолет повернулся, а потом с еще большим угловым вращением ушел вправо. Что бы было дальше, он не знал, так как Соколова вмешалась в управление и выровняла взлет. После того как они сели, Нина спросила:

— Что это вы так резко работаете педалями на взлете? Так можно снести шасси.

— Хотел лучше выдержать направление, товарищ инструктор.

— А как вы его выдерживали?

Борис рассказал.

— Значит, тополь то влево, то вправо? Нельзя гоняться за ориентиром. Заметили нежелательный разворот, остановите

его, а возвращать самолет в первоначальное направление нельзя.

И эту истину Борис услыхал впервые. Лагутин всегда ругал его за плохие взлеты, но никогда не говорил, как надо делать правильно. С первых же полетов с Ниной все сомнения Бориса о ее инструкторских способностях рассеялись. Он видел в ней прекрасного, терпеливого к его невежеству учителя. Первое время он допускал ошибки еще большие, чем с Лагутиным, но она спокойно объясняла ему их причины и рассказывала пути их исправления. Сергея или Валентина она, конечно, ругала бы за подобные вещи, но Бориса ругать было нельзя. Если те время от времени допускали ошибки по халатности или зазнайству, то Борис делал их из-за неуверенности в своих силах, и ругать его — значило усугублять ошибки. Поэтому она говорила с ним как можно спокойнее, стараясь со всеми подробностями обрисовать процесс каждой ошибки.

Однажды она сказала Борису:

— Вы здоровый, крепкий, молодой мужчина, а я все-таки женщина, и уж если я стала летчиком, то вам, как говорится, и бог велел. Я уверена, что вы будете летать хорошо.

Эти слова вселили в него уверенность и одновременно задели самолюбие. Теперь Борис не только учил заданное в отведенные для подготовки часы, но и свое личное время посвящал работе над нужными книгами, тренировке в кабине. Оставшись наедине, он иногда вздыхал и предавался грустным размышлениям: «Все уже летают самостоятельно. Санька прямо с гауптвахты пошел на поверку, а я? Надо было спортом больше заниматься, а не по курортам ездить». И вновь открывал «Курс летной подготовки» и в сотый раз изучал «Что такое «козел» и как с ним бороться».

4

Еще несколько летных дней, и Нина представила Бориса на поверку. Судьба его, как летчика, решилась, конечно, раньше. За эти дни к нему пришло умение летать, умение чувствовать самолет. Это приходит так же, как к начинающему гимнасту после долгой тренировки «вдруг» приходит умение сделать на перекладине подъем разгибом, как к велосипедисту или конькобежцу приходит чувство равновесия. Только летное дело требует гораздо более высоких волевых качеств, чем что-либо другое.

В последних полетах с Ниной Борис видел, что ее руки лежат на бортах кабины. «Значит, самолетом управляю я? Я, я!» И до конца полета он ощущал, что управление находится в его руках.

Теперь он должен лететь с лейтенантом Журавлевым.

Командир, как всегда, подошел с улыбкой. Еще бы ему не улыбаться! Впервые в истории школы курсанты, минуя обучение на простейших самолетах У-2, обучались летному делу на строгих в управлении монопланах, и обучались успешно. Еще не было ни одной поломки и вообще ни одного авиационного ЧП (чрезвычайного происшествия).

Журавлев проверял Бориса без отклонений от правил, не так, как Высокова. В Высокове он был уверен еще до полета с ним, а Капустина надо было проверить тщательно. К тому же резкие отклонения от привычного полета могли отрицательно повлиять на него.

Полет прошел благополучно, и Журавлев остался доволен.

— Ну как? Полетишь один? — спросил командир, когда они вылезали из кабин.

— Полечу!

По-другому Борис и не мог ответить. Когда еще он и вовсе не был готов к самостоятельному полету, у него вертелась в голове мысль: взять да и полететь самому, лишь бы удобный случай представился. А уж на вопрос «полетишь?» он и тогда ответил бы положительно и, не задумываясь, полетел бы. Что бы из этого вышло, он тогда не думал, и только сейчас понял: непременно бы разбился.