Тайна Тихого океана

Чубаха Игорь Викторович

– Можно подумать, – надменно процедил тщедушный индеец, – Какая-то незнакомая белая обезьяна понимает в приготовлении человечины больше меня, Зуба Бобра!

– Я тебе – не какая-нибудь белая обезьяна, а ученик великого доктора Мабузе! – выпалил Валера первое, что пришло в голову, – И кроме того два года я прожил в селении африканских пигмеев, больших док в приготовлении протеиновых блюд.

– А кто такой этот доктор Мабузе? – почесал каменным ножом поясницу длиннорукий.

– Зажарить и сожрать!

– А на твоем месте я вообще помолчал бы! – деланно осерчал Зыкин, – У тебя на правом плече вытатуировано, что ты промахнулся в большой охоте на кайманов!

– Откуда ты знаешь!? – смутился тщедушный.

– Я

это знаю потому, что Мабузе – это самый великий татуировщик Старого и Нового Света, – принялся объяснять пленный, но не тщедушному, а рослому, – Кстати, дружище, узор на твоей левой ноге выколот с ошибками. Завитки должны поворачивать вправо, а не влево.

– То-то я сомневался, – наконец расплел руки рослый, – а он мне «так модно», «так модно»…

Вот что прошляпил Зыкин. Сегодняшний палаццо отличался от вчерашнего, будто венецианская гондола от авианесущего крейсера «Москва». На черепичной крыше выросли дамские шляпки локаторов и камышовые заросли антенн. Стены дворца обросли навесными сегментами танковой брони, судя по ТТХ [49] , снятой с «шерманов». Окна ощетинились хоботками спаренных пулеметов типа «Це-це». Через тропки залегли защищенные металлической оплеткой кабели. И в четырех местах из благоухающих азалий выглядывали сырые бетонные бока за ночь воздвигнутых дотов.

49

Тактико-технические характеристики

Это значило, что таинственный враг отбросил маскировку, то есть перешел в наступление, то есть приступил к последней фазе операции. И ведь если б не ураганное любовное приключение, Валера бродил бы себе по ночному Рио и наверняка не прозевал начало превращения палаццо в крепость. Обострившееся звериное чутье, в котором он был силен, не позволило бы. И, возможно, сочинил бы Валера способ сорвать планы врага банальной диверсией.

– А вот… А я… А вы не могли бы объяснить, что значит этот вытатурованный перстень? – протянул вперед растопыренную пятерню длиннорукий, – Мне ее сделали без спросу, когда я перебрал поганок перейро в одном из притонов Рио.

– А эту наколку я бы рекомендовал свести марганцовкой. И лучше никому из твоего племени не знать, что она обозначает.

Длинный спрятал руку за спину. Давно оброненный каменный нож неразличимо смешался с гравием дорожки…

Уже через минуту лишенный пут Валера Зыкин обнимал новых приятелей за плечи и вкрадчиво соблазнял:

– Друзья, вы не представляете, насколько далеко вперед шагнула татуировочная мысль. Ведь что было раньше? Некультурные граждане безо всякого художественного образования и вкуса татуировали некультурных граждан в антисанитарных условиях. Кожа перед татуировкой не протиралась концентрированной огненной водой пинта. Никто не пользовался одноразовыми иглами. А краски? Вы знаете, какие краски использовались? Китайская тушь, турецкая тушь и тайваньская тушь. – Валера был похож на профсоюзного лидера, подбивающего докеров на бессрочную забастовку. Глаза горят праведным огнем, слова отлетают с губ революционной песней, лицо хмурится от заботы о людях, готовых доверить ему свою судьбу, – Зато сейчас повсюду открываются специальные кабинеты, все стерильно, все в белом. И не надо верить досужим пустословам, будто тату выходит из моды. Появились рельефные татуировки [50] , и любой желающий может заказать себе под сердцем хоть уменьшенную копию барельефа вырубленных на скале американских президентов, хоть имя девушки рубцом, чтоб на два сантиметра выступало над уровнем кожи. А голография? Вы знаете, что такое голография?

50

Зыкин

использует не верный термин. Он имеет ввиду «клеймение»

– Я знаю, – скромно потупился самый рослый.

– И я знаю, – пискнул тщедушный, но Зыкин его как бы и не заметил.

Зыкин говорил, продолжая обращаться к рослому:

– Голография – это последнее веяние, самый писк в тату. Я могу вытатуировать бабочку, и будет казаться, что она, словно живая, сидит у тебя на плече и трепещет крылышками. Я могу вытатуировать у тебя на ладони купюру в сто пессо, и всем будет казаться, что ты сказочно богат. Еще я на другой ладони вытатуирую пистолет, и ты сможешь грабить банки абсолютно безоружным. Хочешь голографическую татуировку? – как удав, посмотрел Зыкин в глаза рослому.

– Я, если можно, хочу бабочку, – застенчиво промямлил рослый. Его угольно-черные глаза смотрели в лазурную даль, и казалось, видели не просыпающийся Рио, а бескрайнюю страну бороро, которой уже нет. Страну, в которой тапиры сами бросаются под копье охотника, веселые женщины с вкусными кореньями возвращаются в деревни, а дети в пыли играют черепами врагов.

– А я – голографические штаны, – робко попросил длиннорукий и посчитал нужным оправдаться, – Чтоб тело не зудело, когда в город приезжаешь. Но если ты такой могучий мастер, почему на тебе самом нет ни одного рисунка?

– Я вынужден скрывать свое искусство от непосвященных хамов. Может быть, тебе когда-нибудь повезет узнать, что у меня изображено на стенках желудка и на печени. Кстати, хочешь, я тебе вживлю под кожу микроаккомулятор и в кожу – узор из лампочек? В темноте ты будешь производить незабываемое впечатление.

Теперь дворец, в котором Зыкин потерял невинность, был не дворец, а по всем правилам военной науки оборудованный штаб уровня командующего группировкой войск. И не оставалось ни на йоту сомнений, что в задании «…о возможном преступном сговоре группы влиятельных лиц, имеющем целью провести неопознанную акцию по изменению политической и экономической ситуаций в масштабах мирового сообщества…» предсказывалось появление именно этого штаба. Теперь было слишком поздно затевать какую-нибудь силовую акцию. Теперь ситуацию мог переломить только хорошо продуманный точечный удар. А чтобы его нанести, прежде следовало внедриться и обстоятельно разведать вражьи замыслы. Так учил непревзойденный Рихард Зорге.

Тщедушный что-либо клянчить не рискнул, он тяжело переживал опалу. Но тут Валера сам дружески хлопнул по плечу тщедушного:

– Так где, ты говоришь, находится база этого вашего якобы всесильного Кортеса? Хочу посоревноваться, кто из нас лучше колет.

– Тут недалече, – торопясь услужить, затарахтел тщедушный. Его испепеленные солнцем щеки нежно зарделась. Щедро бороздившие чело морщины распрямились, и распрямилась от рождения согнутая миллионом унижений спина…

Глава 9. Большой переполох на маленьком земном шарике.

В жизни он привык обходиться немногим. Кровать, тумбочка, пять сейфов, и распатроненная пачка душистого «Беломора» на тумбочке. За окном шелестела непогода, смешивая снег с дождем. Напротив светилось одинокое окно.

Кроме прочих обязанностей на него по линии Кремля взвалили курирование (конечно, негласное) неожиданно хлынувшего потока мемуаров отставных разведчиков. Он неофициально окрестил операцию «ЭксГБционизм» и с удовольствием заворачивал публикации наиболее бесстыдных откровений. Он был чуть ли не последним зубром из старой гвардии, и новичкам любили пересказывать легенду, дескать, это именно он, а не Феклисов под псевдонимом «Фомин» в вашингтонском ресторане «Оксидентал» передал корреспонденту Эй-Би-Си Джону Скали предложения российской стороны по урегулированию Карибского кризиса.