Тайна утренней зари
Шрифт:
— Фотоэлементы! Запасные фотоэлементы! — сразу же соображает Павел. — Ах, Генка, ты гений!.. Межпланетный гений!
Через несколько минут по всему правому борту установлена целая батарея сильнейших фотоэлементов. Ее включают в электросеть ракеты. Алексей Евдокимович поворачивает выключатель — и свет сотен ламп вновь заливает кабины космического корабля. На экране телевизора появляется озабоченное лицо академика Некрасова. Лучи, несущие солнечную энергию, заставляют пластинки фотоэлементов испускать такой сильный поток электронов, что он почти в течение часа заменяет поврежденный генератор. Как бы испытав находчивость
28
Существует ли жизнь на Венере?
Сегодня, в последний день полета, каждый из пассажиров ракеты вновь и вновь задает себе этот вопрос.
Для того, чтобы на планете могли развиваться растительность и животный мир, необходимы три условия: подходящая температура, наличие воды и атмосферы, содержащей кислород. Первые два условия были обнаружены на Венере в прошлом. Но содержит ли атмосфера планеты достаточное количество кислорода? Или участники экспедиции будут вынуждены сойти с ракеты в масках?
Исследования атмосферы Венеры, произведенные с борта «РИ-1», кажется, полностью подтверждают расчеты профессора Грузя, который доказывал отсутствие жизни на планете. Анализ говорит: внешний газовый покров содержит не более четырех процентов кислорода, остальные 96 процентов составляют углекислый газ и азот.
Как свинцовые тучи, предвестники ливня и бури, так и эти вести омрачают радостное настроение экипажа ракеты: отсутствие флоры и фауны не может не сузить круг предполагаемых наблюдений и исследований. Клава Артемьева, которая приготовилась изучать растительный и животный мир на планете, с досады готова расплакаться: ведь рушится столько надежд!..
Но на ракете есть человек, которому результаты первых исследований доставляют видимую радость — это профессор Грузь. Он настолько уверен в правильности своих гипотез, что не дает себе даже труда продолжать изыскания.
— От всей души поздравляю вас, дорогая Светочка, — любезно обращается он к лаборантке. — Можете прекратить все эти бесполезные анализы, которые, не сомневаюсь, давно уже вам набили оскомину… И на Венере вам тоже не придется трудиться, раз нет там никакой живности, ни следа растений. Правда, Профир Антонович со своей любимицей Клавдией Алексеевной надеялись, Светочка, заставить вас попотеть над их анализами, но Природа, сама всесильная Природа, расстроила их планы.
Произнося эту речь и отпустив по адресу Светы грациозный поклон, Грузь с важным видом направился в кабину Валерия Андриановича.
— Я распорядился прекратить излишние анализы атмосферы. К чему напрасно трудиться, если все и так ясно? — обратился он к Светлову тоном человека, знающего, что всякое возражение напрасно. — Предлагаю, товарищ руководитель экспедиции, немедленно передать соответствующую радиограмму на Землю. Нет, нет, не трудитесь, дорогой Валерий Андрианович, я уже подготовил текст. Коротко и ясно: «Полностью подтвердилась гипотеза Грузя. Расчеты оказались удивительной точности. Светлов».
Валерий Андрианович изумленно приподнял брови. Как мог Некрасов тогда, на Ученом совете, говорить так спокойно с этим человеком? Но не успел Светлов ответить, как в каюту вбежала, запыхавшись, Клава Артемьева.
— Девятнадцать! Девятнадцать процентов! Во внутренней
— Мне послышалось, вы хотели послать радиотелеграмму, товарищ профессор. Может быть, позвать Гордиенко?
Как вместилось в узенькой каюте Светлова столько народу? В мгновение ока появились Ренглас, Геннадий, даже Станислав Иванович. Павел Летягин чуть не силком притащил Флориана. Профир Антонович в недоумении пожимает плечами: «Что вам от меня нужно, люди добрые? Разве это я подарил вам девятнадцать процентов кислорода на Венере?»
Валерию Андриановичу начинает казаться, что за все тридцать суток полета не было столько счастливых улыбок, как в это мгновенье. Стар и млад обнимают Флориана. Кто-то вспомнил, что теперь, в сфере притяжения Венеры, они все восстановили свой нормальный вес, так что без всякого риска могут качать Профира Антоновича…
— Честное слово, я не достоин ваших похвал, друзья мои, — беспрерывно повторял старик. — Еще в прошлом веке один большой человек и великий ученый писал, что «…мировое пространство должно быть великим резервуаром жизни»… Этим человеком был Фридрих Энгельс. У меня же одна заслуга — я искал возможности доказать справедливость этих слов, основанных на глубоком знании законов развития природы. Такую возможность предоставил нам первый межпланетный полет. А если вы все-таки хотите меня поздравить, то имеете право сделать это лишь за одно — за то, что я никогда не торопился преждевременно трезвонить о результатах исследований, производимых нашим коллективом.
— Но, Профир Антонович, вы же и во время полета не сидели сложа руки, — обратился к профессору Летягин. — Или вы хотите сообщить нам о результатах ваших наблюдений только по возвращении домой?
Но профессор Флориан не расположен делать себе «рекламу», как любит говорить в подобных случаях Некрасов. С большим трудом удается уговорить старого профессора ответить на интересующие всех вопросы. В конце концов Флориан достает серию фотографий планеты Марс, сделанных с борта космического корабля. По этим фотографиям можно без труда определить, что пятна на поверхности планеты представляют собой не что иное, как массивы растительности.
Теперь, когда он сел на любимый конек, Профир Антонович и сам увлекся своим рассказом. Каюта Светлова превратилась для него в университетскую аудиторию.
— Что касается расчетов о количестве солнечной энергии, отражаемой планетами, — рассказывал Флориан, — то я всегда считал их приблизительными. В самом деле, получая колоссальную энергию от Солнца, планеты поглощают такое мизерное количество ее, что из подобных непропорциональных цифр трудно вывести какое-нибудь обоснованное заключение. Чтобы продемонстрировать это, я произвел во время полета любопытный расчет — определил, сколько солнечной энергии отражает Земля. И что бы вы думали? Этот расчет, произведенный в планетном пространстве, показал, что процент энергии, поглощаемой Землей, столь же мал, как и на Марсе или Венере. И это при всем огромном количестве живых организмов на нашей планете.