Тайна ядовитой мухи
Шрифт:
Другие обитатели городка тоже хороши. Например, старый Малэг — единственный, кого можно иногда увидеть в компании с Густу. Этакий старый добрый помещик: английский твидовый пиджак, брюки для верховой езды, сапоги, небрежно сдвинутая набок шляпа, седые, подстриженные усы и трубка как у Шерлока Холмса. Конечно, он всегда в перчатках. В руках трость с изящно изогнутым набалдашником. Малэг богат. Его имя значится на бортах грузовиков: «Предприятие Малэга». Правда, все знают, что он уже передал все дела Жозефу, своему единственному сыну, маленькому невзрачному сухарю, который торопливо бежит по улицам, опустив голову и ни с кем не здороваясь. О нем говорят, что он скупее овернского крестьянина, о жадности которых ходят легенды. Именно этот худосочный
Чтобы не ходить далеко, можно еще вспомнить того же Массерона, продавца принадлежностей для рыбной ловли, который тоже мог бы стать персонажем романа. Он напоминал Франсуа бальзаковского Цезаря Биротто [3] , честного, аккуратного труженика, но ужасного болтуна. Массерон с его стремлением любыми способами продать побольше товара — тот же типаж. Он атаковал мсье Робьона сразу же, как только узнал, что Франсуа хочет приобщиться к рыбной ловле на муху, и теперь буквально не дает мальчику прохода. Он то случайно попадается Франсуа на улице, то сует ему в кафе каталоги — и каждый раз ухитряется всучить какой — нибудь роскошный и ужасно дорогой предмет. «Хорошая вещь всегда пригодится!» — изрек он как — то, демонстрируя Франсуа раздвижной телескопический сачок. Или: «Дешевая покупка себе дороже обходится», — это он уговаривал мальчика купить автоматическую катушку с двумя скоростями.
3
Цезарь Биротто — герой одноименного романа Оноре де Бальзака
Франсуа даже не пытается от него отбиваться. Отец разрешил ему покупать у Массерона все, что захочется; мэтр Робьон слишком занят, чтобы следить, что происходит с этим странным юным рыбаком, который уже обеспечил себя инвентарем по уши, но при этом испытывает отвращение при одной мысли о приближении к Аланьону или к озеру Трюйер. «Я сделаю из него настоящего рыбака», — торжественно заявляет Массерон; и действительно — у себя в комнате, перед зеркалом, Франсуа усиленно отрабатывает движения руки, рискуя разбить ненароком люстру. Он даже делает успехи, но, как только Массерон зовет его на реку, Франсуа придумывает такие нелепые отговорки, что сам краснеет. «Трус, — казнит он себя, — ну признайся, что ты испугался!»
Если же Массерону все же удается вытащить мальчика на берег, тот ведет себя весьма странно. Он то подпрыгивает, то вдруг замирает на месте, словно дожидаясь, когда змея отползет подальше, а то вдруг бросается бежать на открытое место, подальше от предательских зарослей. Это так глупо и унизительно, что хоть плачь! Да еще этот ужасный человек, который беззаботно шагает впереди, время от времени бросая через плечо:
— Все в порядке? Не устали?
В таких случаях приходится придумывать что — нибудь вроде:
— Сейчас догоню! Просто еще не привык к новым сапогам.
Наконец они устраиваются на небольшой лужайке, спускающейся к воде. Массерон готовит удочку для Франсуа, осматривает окрестности, вглядывается в журчащий поток, поднимает глаза к раскаленному небу и, наконец, обращаясь к Франсуа, говорит:
— Представь, что ты форель. Есть хочешь? А? Нет, ты не хочешь есть. Тебе жарко. Тебе скучно… Так что? Какую муху выбрать? Конечно, самую маленькую. Сначала с ней можно немного поиграть, попугать ее, разозлить… Решено — выбираем вот эту! Такую маленькую, черненькую, с длинными тонкими лапками…
— Но откуда вы знаете, что думает форель?
Массерон шмыгает носом, нюхает траву, воду.
— Это надо чувствовать! — отвечает он. — Надо только представить, что ты — рыба, и тебе все станет ясно!
На реке Массерон часто говорит ему «ты». Он становится властным, придирчивым, а иногда даже дуется или ругается. Он склоняется
— Эту я возьму… Она, правда, совсем крошка… Стоило бы и стараться… Но надо же хоть что — то принести домой…
Потом он вдруг вспоминает, зачем пришел, и снова становится услужливым.
— Теперь попробуйте вы, Франсуа. Думается мне, что она ваша.
Но нет, на этот раз рыба не достается никому. Вильнув хвостом, она весело игнорирует бамбуковую удочку, смеясь на этим взрослым глупцом, так уверенным в магических возможностях своего инвентаря и твердящим с упорством идиота: «Я форель… Я форель…»
— Что — то не так? — спросил как — то сына мсье Робьон. — Я знаю, здесь не так много развлечений, да еще эта жара. Но ведь ты сам захотел поехать со мной, а у меня нет времени тобой заниматься. Расследование доставляет мне немало хлопот.
Франсуа тут же воспользовался случаем.
— Чем ты сейчас занимаешься? Ты можешь мне рассказать? Ведь это дело прошлое…
— Нет, ты ошибаешься, это дело тесно связано с сегодняшним днем. И это большая тема…
Адвокат оглядел столовую. Курортники чинно обедали, не обращая на них внимания, однако мэтр Робьон понизил голос.
— Я думаю, что группу партизан, которая скрывалась от немцев на ферме Густу, кто — то предал. И предателем, очевидно, был местный житель. Кто он, я пока не знаю, но все сведения, которые мне удалось собрать, подтверждают эту версию. Возможно, было бы лучше вообще не трогать эту тему, но как подумаешь, что один из тех, с кем здороваешься каждое утро, и есть предатель… Если бы только с этим несчастным Густу можно было поговорить! Он — то знает правду, руку даю на отсечение!.. Положи — ка себе еще, ты почти ничего не ешь. Если бы тебе пришлось питаться только собственным уловом, это был бы настоящий пост. Однако твой наставник считает, что у тебя есть способности…
— Он очень старается, только погода сейчас неподходящая… — Поколебавшись, Франсуа все же решился спросить: — Ты уверен, что я не смогу тебе помочь?
— Нет, даже и не проси.
— Я мог бы, например, последить за Густу, раз, как ты считаешь, он что — то знает.
— Нет. это не твое дело! — отрезал адвокат. Но затем, подумав, продолжал: — Если уж тебе так хочется, можешь за ним последить. Но не более того! Издали. И недолго. Узнай, например, с кем он встречается. Да, пожалуй, это бы мне помогло. Густу — человек, о котором практически ничего не известно. Он бродит, где ему вздумается, ловит рыбу, охотится… Но с кем — то же он должен общаться! Мне кажется, об этой стороне его жизни никто ничего не знает, а именно это и интересно. Через восемь дней очередная годовщина расстрела в Рюйне, и прошлое может снова напомнить о себе…
— Понятно, — кивнул Франсуа. — Ты думаешь, Густу может что — то предпринять? Говорят, он считает, что война еще продолжается.
— Увы, это так! Не исключено, что в этот день что — то произойдет… какое — то событие, поступок, который повторяется каждый год, но этого никто не замечает.
Франсуа ничего не ответил.
— ну что, Франсуа? Да или нет? Учти, я не заставляю тебя это делать. — Задумчиво катая между пальцами хлебный шарик, адвокат продолжал: — Мне никак не удается восстановить события последнего утра перед нападением немцев на ферму. Партизан там оставалось только пятеро, хотя накануне их было значительно больше — тринадцать или четырнадцать. Почему отряд вдруг разделился? Среди них были военные летчики, были молодые люди, которых разыскивала полиция, были евреи, мечтавшие скрыться в Испании, и участники Сопротивления, в том числе как минимум три женщины. И все они исчезли. Я знаю их имена. Я знаю, в частности, что там была Иветт Шаро, ей было 24 года. Я также уверен, что там была Арпетт Фуше. А вот что касается Мадлен Шапюи, здесь у меня есть сомнения. Мне бы побольше времени, и я бы все это выяснил поточнее; но у нас с тобой всего две недели…