Тайна за семью печатями
Шрифт:
Старшина, как начальник разведгруппы, обратился к Валентине с просьбой выяснить, кто из её подопечных совершил «диверсию». Она привлекла к расследованию свою «помощницу». Всех овчарок построили в ряд, и Альма с важным видом настоящей сыщицкой собаки приступила к обнюхиванию. Мартин наблюдал со стороны. Он заметил, как на мгновение дольше Альма задержалась перед одной из овчарок и тут же перешла к следующей. «Вот кто форму испортил!» — понял пёс, как понял и то, что Альма не хочет выдавать свою боевую подругу. Альма действительно этого не хотела. Она помнила эту овчарку по страшному сражению у шоссе. Хотя тогда ей казалось, что она никого не видит, кроме врагов. А вот ведь, вспомнила. После того как гитлеровцы отступили под натиском разъярённых собак,
Пройдя весь ряд, Альма вернулась к Валентине и старшине с виноватым видом, мол, простите, не справилась… Видеть Альму, профессиональную сыщицу, признающей своё «поражение» влюблённому псу было не под силу, и, тоже подойдя к Семёнычу и дрессировщице, он сел перед ними с понурой головой, словно говоря: вот он я, виноват, казните…
— Мухтар?! — поражённо воскликнули Валентина и Семёныч.
— Но зачем?! — не могла поверить дрессировщица.
— Да врёт он всё, подругу выгораживает! — в сердцах махнул рукой старшина и, ещё раз обведя строгим взглядом строй овчарок, погрозил им пальцем: — Чтоб такого больше не повторялось!
Впрочем, он уже остыл и ругался больше для приличия, чем от злости. Хотя на задание теперь придётся идти с большим риском, чем раньше…
Глава 43. На задании
В этот раз группа была усилена ещё двумя бойцами, а также богатырём Леонидом и Василием. На вопрос старшего лейтенанта о возрасте паренёк (рассудив, что, раз спрашивает, значит — не знает) не моргнув глазом приписал себе сразу пару лет, пользуясь тем, что из-за высокого роста и крепкого телосложения он действительно выглядел старше своих пятнадцати (да и пятнадцать ему исполнилось только накануне, о дне рождения никому не сказал, решил — не до того сейчас). Один из местных вызвался быть проводником. Кроме Мартина и Альмы взяли ещё двух овчарок, и таким солидным отрядом выдвинулись под вечер в путь. Леонид нёс ящик с толовыми зарядами. У каждого висел на плече автомат, даже у Васьки, хотя он в жизни из автомата не стрелял, но и тут приврал, что доводилось — дома, в Минске, в Осоавиахиме.
Владимир, который уже передвигался, опираясь на палку, переживал, что не может пойти вместе с разведчиками. Его умения как метателя ножей очень пригодились бы в случае, когда нужно тихо «снять» часовых. Однако марш-бросок в несколько десятков километров был пока не для него.
— Ничего, — успокаивал Леонид шурина, — не думаю, что война закончится раньше, чем ты совсем поправишься. Успеешь ещё себя проявить.
Паренька из Минска Владимир выдавать не стал, впрочем, там, в церкви, где они провели бок о бок несколько дней, он был так плох, что весьма смутно помнил, что рассказывал ему о себе Василий.
Валентина, отправляя с разведчиками сразу четверых своих подопечных, нервничала, по нескольку раз обняла каждую собаку и каждой нашептала на ухо ободряющие слова и напутствия. Аслану, помимо объятий и поцелуя украдкой, опять досталась просьба беречь собак. Отца, который для Валентины всегда был самым надёжным оплотом, она попросила о том же, включив в «его список» и Аслана.
Примерное место для подрыва выбрали накануне по карте, предположив, что именно там не должно быть охраны: от железнодорожного моста и станции довольно далеко, а главное — вокруг не густые леса, а поля, куда, по мнению гитлеровцев, вряд ли могли сунуться партизаны. «Рельсовая война» ещё не получила своего названия. Она только начиналась, и захватчики даже не предполагали, насколько серьёзной она будет. Впереди эшелонов пока не пускали дрезины с сапёрами, чтобы обезвреживать партизанские «ловушки»; вдоль путей не ходили патрули с собаками — обнаруживать и обрезать шнуры, которые партизаны привязывали к чеке и растягивали на полсотни метров, чтобы обезопасить себя от осколков. Всё это будет, но потом, когда небольшие разрозненные отряды из селян и попавших в окружение красноармейцев соединятся в мощную боевую
Напрямую по карте до предполагаемого места было около двадцати километров, а сколько придётся топать на самом деле, никто не знал, ведь нужно будет обходить сёла, где наверняка есть или вражеские солдаты, или полицаи из местных, кто вызвался помогать «новой власти» (и такие были, куда без них…). К тому же предстояло пересечь несколько дорог, по которым запросто могли двигаться колонны армейских частей или техники. Поэтому на всякий случай запаслись дополнительным сухим пайком, в том числе для собак.
Мартин и Альма радовались, что разведчики взяли ещё двух овчарок. Теперь, если вдруг действие эликсира закончится и они исчезнут, у Людей останутся надёжные помощники…
***
Василий Егорович предложил своему гостю поужинать. Брысь торопливо вылакал блюдце молока и съел кусок отварного куриного мяса.
— Быстро ты управился! — удивился старик, который за то же самое время успел только сесть за кухонный стол и придвинуть к себе тарелку. — Жди теперь, пока я поем.
Брысь ушёл «ждать» вглубь квартиры, а точнее — искать места общего пользования. После ужина он вспомнил, что остался без своего лотка, который благополучно уехал вместе с хозяевами в гостиницу, так как лежал в машине. Найдя нужную дверь, Брысь оказался перед новой проблемой: дверь была плотно закрыта. Ну правильно, зачем оставлять щёлку, если в доме нет котов. Звать ветерана было некогда — пока он в своём темпе сюда доберётся, открывать дверь уже будет незачем, разве что тряпку взять. К счастью, ручка была самой обычной, словно специально приспособленной для того, чтобы сообразительные (но не слишком тяжёлые и толстые) коты могли подпрыгивать и повисать на ней, обходясь без посторонней помощи.
— Эй, ты куда запропастился? Кыс-кыс… Или, как там тебя, Ван Дейк! — раздался голос хозяина квартиры, а затем и шаркающие шаги.
Брысь в это время осваивал новый фокус — раньше ему не доводилось пользоваться унитазом, но это оказалось несложно, однако чистоплотный кот не должен оставлять после себя ни малейшего запаха — во всяком случае, так считал бывший придворный, знакомый с дворцовым этикетом. Дома на бачке унитаза располагалась большая блестящая кнопка, на которую нажимали хозяева, чтобы полилась вода. В этой же старой квартире бачок висел высоко, а сбоку из него свешивался шнурок. Вероятно, именно за эту верёвочку следовало потянуть, чтобы получить желаемый результат. Брысь подпрыгнул, стараясь поймать лапами шнурок, но вышло лишь раскачать его, словно маятник. Василий Егорович застал своего гостя в тот момент, когда он, сидя на крышке унитаза, следил глазами за равномерными движениями верёвки. Туда-сюда, туда-сюда.
— Согласен, завораживает, — пошутил старик и похвалил: — А ты молодец, справился с боевой задачей!
В гостиной на диване бывший партизан, поглаживая своего слушателя, посетовал:
— Развеселил ты меня, а ведь я хотел тебе слезливую историю рассказать, как чуть не погиб в том нашем походе… Вот ведь как в жизни всё мудро устроено: и смех, и слёзы всегда рядом. Так же, как ум и глупость. Последнее — это про меня, пятнадцатилетнего. Стыдно мне теперь тебе в этом признаваться, но Мухтар (хотя ты его, наверное, под другим именем знаешь) меня спас и его тяжело ранило, так что всю обратную дорогу, километров тридцать, дядя Леонид, как я тогда циркового силача называл, нёс его на руках. В лагере — Мухтара сразу в медсанчасть, к тому самому немецкому доктору на стол. Он кровь с шерсти смыл и спрашивает у нас через переводчицу Тамару, мол, что случилось, где он так в крови перепачкался. Мы ему — ранен пёс, не меньше трёх пуль в него попало. А врач — только следы от дырок вижу… Представляешь?! Пока мы его целый день тащили, на нём всё заросло! Конечно, мы все слышали поговорку: заживает как на собаке, но, пожалуй, в первый раз такое увидели…