Тайна замка Роксфорд-Холл (Сеанс)
Шрифт:
— Какие это слова вы скопировали? — спросил я. — Про юное древо и старое?
Магнус извлек листок бумаги из сюртука.
…И если кто станет истинным Адептом, пусть Совершит тот Обряд, о котором я написал в Другом Месте. Ибо как юное Древо может быть привито к Старому, так…
Мне показалось, я прочел свое собственное опасение в его взгляде.
— Разумеется, — произнес я, — ни один человек не вознамерится принести в жертву собственного сына, — и в тот же момент подумал, что Авраам именно это и вознамерился совершить.
— Разумеется, нет, — сказал Магнус. — Тысяча шансов против одного, что мальчик погиб в результате трагической случайности. — Однако он произнес эти слова не очень уверенно.
— А исчезновение Томаса Роксфорда? — настойчиво продолжал
— Я вижу, куда вы клоните, — сказал Магнус. — Однако без дополнительных свидетельств мы можем лишь строить догадки. Что же касается моего дяди… В любом случае сейчас в Холле нет никаких детей. А помимо этого, боюсь, вы правы: все, на что мы сейчас способны, — это наблюдать и ждать. А теперь, дорогой друг, становится поздно, и я не должен больше вас задерживать.
Я что-то не мог припомнить, чтобы советовал ему наблюдать и ждать, но ничего другого мне в голову не приходило; и, хотя я уговаривал его остаться, он настаивал, что ему пора возвращаться в гостиницу. Мы сошлись на том компромиссном решении, что я провожу его до «Белого льва»; небо к этому времени очистилось, ночной воздух был тих и очень холоден, не слышалось ни звука, кроме слабого перестука гальки, доносившегося с освещенного сиянием звезд берега слева от нас. Магнус вернулся к разговору о живописи, выразив надежду, что я в один прекрасный день снова смогу сделать набросок Роксфорд-Холла — в более приятных обстоятельствах. Но ужасы, которые мы обсуждали, оказалось не так легко выбросить из головы, и в моих снах в ту ночь меня преследовал звук бегущих ног и карлик с морщинистым лицом.
Недели две после этого я жил с постоянным предчувствием беды, стоило лишь небу потемнеть или барометру упасть ниже обычного. Я получил записку от Магнуса, после его возвращения в Лондон, о том, как он восхищен знакомством со мной и как благодарен за предложение отправиться в Холл в случае необходимости: больше ничего в ней не содержалось. Мы расстались как близкие друзья, однако, оглядываясь назад, я обнаружил, что не узнал ничего ни о его жизни, ни о его интересах и стремлениях, кроме его работы, тогда как о себе я открыл ему очень многое. Наша встреча оставила во мне чувство беспокойства, выбила меня из колеи, и я не имел представления, как с этим справиться.
Апрель выдался холодный и бурный, и май успел продвинуться далеко вперед, прежде чем наступил довольно долгий период теплой погоды, вызвавший к жизни последние весенние цветы. День за днем я отправлялся к себе в контору под ослепительно-голубым небом, от всей души желая, чтобы мое настроение улучшилось соответственно погоде. Я часто и подолгу задумывался над тем, чтобы бросить юриспруденцию и попытать счастья, став художником, но мне недоставало веры в себя. «Роксфорд-Холл в лунном свете» по-прежнему висел на стене у меня в конторе, напоминая мне о власти над кистью и красками, которую я никак не мог обрести вновь, и о Корнелиусе на галерее, наводненной призраками. Несколько раз я направлялся в сторону Монашьего леса, но что-то всегда заставляло меня повернуть обратно. Погода становилась все теплее, когда наконец в одно жаркое и какое-то безвоздушное утро я вышел из дому и обнаружил, что небо уже затянули тучи, море лежит плоское и недвижное, но отблескивает каким-то зловещим свинцовым сиянием. Мое беспокойство все возрастало, пока, вскоре после полудня, я не отправил Магнусу телеграмму, что надвигается сильная гроза. Ответа не последовало, и остаток дня я провел, упрекая себя за то, что отослал телеграмму.
Весь день зной становился все более гнетущим, а барометр падал все ниже; наконец спустилась тьма, но по-прежнему не было ни дыхания ветерка. Слишком обеспокоенный, чтобы читать, я сидел у себя в саду, бездумно глядя в ночь. Вскоре на горизонте со стороны моря сверкнула первая, едва различимая вспышка молнии. Она стала разветвляться и умножаться; это зрелище долго было бесшумным, но вот воздух вокруг пришел в движение, и отдаленный рокот грома заглушил немолчный
Я долго не ложился спать, после того как перестали сверкать молнии и улегся ветер: сидел, прислушиваясь к скороговорке дождя в листве деревьев за окном. Что бы я ни должен был сделать, теперь все равно уже поздно, если только гроза не пощадила Холл. А в этом случае я что, собираюсь снова всего лишь ждать, пока не грянет следующая гроза? Или же мне попытаться убедить Магнуса добиться, чтобы его дядю признали сумасшедшим и выдали соответствующее свидетельство, а если это не получится, предупредить Корнелиуса, что мы знаем о том, что он затевает? Но ведь на самом-то деле мы этого не знаем; определенно мы знаем только одно: что любое подобное вмешательство лишит Магнуса его наследства, а меня — моего клиента, если не моей профессиональной репутации вообще. Я размышлял над этими вещами снова и снова, вплоть до раннего утра, так и не придя ни к какому выводу.
Тем не менее на следующий день я явился в контору очень рано и провел все утро, меря шагами комнату и то и дело взглядывая в окно на омытую дождем улицу да еще муча Джосаю бесконечными вопросами о телеграммах и посыльных. Неспокойная совесть мешала мне произнести имя Роксфорд, так что к тому времени, как я вышел, чтобы спешно проглотить ланч в гостинице «Скрещенные ключи», [18] он был явно озабочен состоянием моего душевного здоровья. Но когда я возвратился, никаких сообщений для меня не было. А затем, в половине четвертого, когда я успел убедить себя, что ничего уже не случится, Джосая объявил, что некий мистер Дрейтон желает видеть меня по срочному делу.
18
Скрещенные ключи — герб папы римского.
Я представлял себе Дрейтона человеком высокого роста, а он оказался на несколько дюймов ниже меня, хрупким и сутулым, с длинным бледным лицом и глазами встревоженного спаниеля; на нем был порыжевший черный костюм. Руки у него заметно дрожали.
— Мистер Монтегю, сэр, — проговорил он, — простите, что беспокою вас, но доктор Роксфорд… Мистер Магнус то есть… сказал, мне надо к вам обратиться, если… Ну, это мой хозяин, мистер Монтегю. Он сегодня утром не вышел забрать поднос с завтраком… или ланчем и не отвечает, когда я в дверь стучу, так что я подумал…
— Все правильно, — сказал я. — А доктору Роксфорду вы сообщили?
— Я послал телеграмму по пути сюда, сэр, но ответ должен прийти из Вудбриджа, так что до Холла он дойдет самое раннее в шесть, даже если мистер Магнус ответит обратной почтой.
— Ясно… Я так понимаю, что вы хотели бы, чтобы я поехал с вами в Холл и посмотрел, все ли в порядке. — Я старался говорить спокойно и уверенно, но под ложечкой у меня стал затягиваться какой-то ледяной узел.
— Спасибо, сэр, если бы вы могли, все были бы очень благодарны. Грымз ждет на улице, с коляской, сэр, только, боюсь, она открытая, так что вам придется закутаться потеплей.