Тайна Желтой комнаты
Шрифт:
Ока смотрела на нас отрешенно, как бы издалека, как будто нас и в комнате не было.
Нарушив молчание, господин Станжерсон заявил, что больше не намерен покидать спальню своей дочери и переедет сюда сегодня же, несмотря на все ее возражения. Озабоченный состоянием дочери, он умолял ее лечь в постель. Кажется, он уже просто не понимал, что говорит. Знаменитый профессор совершенно потерял голову и беспорядочно повторял отдельные бессвязные слова.
— Отец! — с жалостью остановила его мадемуазель Станжерсон, и мы отвернулись,
Фредерик Ларсан, так же как и я, впервые после преступления в Желтой комнате находился в присутствии мадемуазель Станжерсон. Мы оба все эти дни настаивали на необходимости допросить несчастную, но он преуспел не больше меня. Нам был дан один и тот же ответ: девушка еще чересчур слаба, чтобы принять нас, допросы судебного следователя и без того достаточно ее утомили. Ясно, что мадемуазель Станжерсон просто не желала облегчить наши поиски. Это не поражало меня и не удивляло Ларсана. Правда, мы придерживались совершенно различных взглядов на преступление.
Отец и дочь плакали, а я ловил себя на мысли, которую повторял в глубине души: «Спаси ее! Спаси, но так, чтобы не скомпрометировать эту несчастную женщину. Преступник не должен заговорить!»
Но Робер Дарзак считает, что заставить этого человека молчать можно только уничтожив его. Однако имею ли я право обезвредить преступника таким способом? Не знаю. И все же, пусть только представится случай, я постараюсь убедиться, что это живой человек из плоти и крови, а не оборотень или дьявол. По крайней мере, хочу увидеть его труп, раз уж нельзя захватить этого негодяя живым!
Ну как объяснить этой женщине, которая даже не глядит на нас, что я готов на все ради ее спасения. Я решил было умолить ее довериться мне, объяснить в нескольких словах, что я угадал половину ее тайны и знаю, как преступник выбрался из Желтой комнаты. Но она попросила всех оставить ее одну, сославшись на усталость и желание немедленно отдохнуть, а господин Станжерсон поблагодарил нас и уговорил вернуться к себе.
Мы с Ларсаном откланялись и вышли с дядюшкой Жаком в галерею.
— Странно, — пробормотал сыщик и знаком пригласил меня в свою комнату.
На пороге он обернулся к старику:
— Вы его хорошо разглядели?
— Кого?
— Этого человека.
— Еще бы! У него большая рыжая борода и рыжие волосы.
— Таким же он показался и мне, — заметил я.
— И мне, — сказал Ларсан.
Великий Фред и я остались наконец одни в его комнате. Примерно с час мы обсуждали это происшествие со всех сторон. По мнению сыщика, человек скрылся через какой-то секретный выход, известный только ему одному.
— Потому что он знает этот замок, и прекрасно его знает, — повторял Фред.
— Это человек — высокого роста.
— У него именно тот рост, который нужен, — бормотал сыщик.
— Ну хорошо, я вас понимаю. А как вы объясните рыжую бороду и волосы?
— Чересчур
— Пожалуй, что так, — согласился я. — Вы по-прежнему думаете о Робере Дарзаке и не можете избавиться от этой мысли. А я уверен, что он невиновен.
— Тем лучше, и мне хотелось бы этого, но, право же, все против него. Вы заметили следы на ковре? Пойдите посмотрите.
— Я их видел. Это следы модных туфель, те же, что и на берегу пруда.
— Это следы Робера Дарзака! Будете отрицать?
— Здесь можно и ошибиться.
— А вы заметили, что следы этих шагов не возвращаются? Когда человек, преследуемый вами, выбежал из комнаты, его обувь почти не оставляла следов.
— Он мог просидеть в комнате несколько часов. Грязь на его туфлях высохла, и потом, он бежал очень быстро, вероятней всего, на носках.
Тут я прервал этот бесцельный и недостойный нас разговор, сделав Ларсану знак прислушаться. Там внизу кто-то закрыл дверь…
Мы быстро спустились вниз и вышли из замка. Я подвел его к маленькой комнате под террасой, на которую выходит окно поворотной галереи, и указал на закрытую теперь дверь. Снизу пробивалась полоска света.
— Сторож, — прошептал Фред.
— Зайдем туда, — ответил я, непонятно на что решаясь. Обвинить сторожа, что ли?
Я сильно постучал в дверь.
Возможно, некоторые решат, что мы явились сюда слишком поздно, что, как только преступник скрылся из галереи, нужно было немедленно искать его здесь. Но ведь беглец исчез так, будто его и не было! Раз уж он убежал от нас в тот момент, когда мы его почти схватили, то искать его ночью в парке было, конечно, совершенно бессмысленно.
Дверь распахнулась, как только я постучал. Спокойным голосом сторож поинтересовался, что нам угодно. Он был в рубашке и, вероятно, собирался ложиться, однако постель была еще не разобрана. Мы вошли в комнату.
— Вы еще не легли? — удивился я.
— Нет, — довольно грубо ответил сторож, — я только что вернулся с обхода по парку и по лесу и очень хочу спать. Доброй ночи.
— Еще недавно возле вашего окна стояла лестница.
— Какая лестница? Никакой лестницы я не видел. Доброй ночи, — и он бесцеремонно захлопнул перед нами дверь.
Я глянул на Ларсана. Тот был невозмутим.
— Новых перспектив это, скорее всего, не открывает, — пожал он плечами.
Однако настроение у него явно испортилось.
— Странно, — пробормотал он на обратном пути, — неужели я мог так ошибаться?
Скорее всего эти слова были произнесены с расчетом на то, что я их услышу.
— Во всяком случае, скоро мы все узнаем, — прибавил он, — после ночи наступит день».
XVIII. Рультабиль проводит круг между двумя шишками своего лба