Тайна жертвенных ягнят
Шрифт:
— Оди-ил! — позвала турчанка, и на ее зов из двери, за которой, очевидно, была комната для портье, вышел полноватый парнишка лет шестнадцати, с сытой довольной физиономией и маленькими глазками, маслено смотревшими на мир.
Девушка объяснила, что от него требуется, на всякий случай дала от номера Бурмистрова запасной ключ, и парень, выйдя из-за стойки ресепшен, направился к лифту. Мы двинулись следом. Кабина лифта с золочеными поручнями и облицовочными под золото молдингами, зеркалами и большим матовым плафоном, дающим мягкий рассеянный свет, подняла нас на пятый этаж, где, как выяснилось позже, расселилась вся наша группа. Мы прошли по пустынному, отделанному под темное дерево коридору, с последовательно
Приведший нас сюда откормленный отрок, не произнесший ни одного слова, очевидно, по причине незнания русского языка, все так же молча постучал костяшками пальцев в дверь, и мы вчетвером, прислушиваясь, замерли. В ответ не раздалось ни звука. Отрок постучал сильнее, и мы снова навострили уши. Но, сколько ни напрягали слух, стараясь различить за дверью какой-либо шум, свидетельствующий о присутствии в номере человека, ничего не уловили. В номере было глухо как в танке. Я почувствовал себя как-то неуютно перед дверью, за которой должен был находиться наш товарищ, но стояла мертвая тишина. Нечто подобное, как мне показалось, испытывали и остальные мужчины. У стоявшего по левую сторону от меня риелтора Люстрина пробежала по телу дрожь, у стоявшего справа бородатого Валерия Замшелова гулко застучало сердце, а торчавший за моей спиной длинный «селадон» Гуляев шумно сглотнул. Только сытомордому отроку все было нипочем. Он вертел по сторонам своей круглой, как мяч, головой и только собрался еще раз грохнуть в дверь кулаком, как Гуляев жестко потребовал:
— Открывай давай! — И в дополнение к сказанному, чтобы исключить неправильную трактовку своих слов ни бельмеса не понимающему по-русски отроку, продемонстрировал, что именно от него требуется, — вытянул из-за моего плеча руку и повертел ею, имитируя таким образом открывание ключом двери.
Парень пожал плечами, сунул в замочную скважину ключ, повернул его и, распахнув дверь, отступил в сторону. Черт возьми, из-за двери потянуло почти могильным холодом — в номере во всю мощь работал кондиционер.
— Господин полицейский! — срывающимся голосом проговорил Люстрин, просовывая голову в дверной проем, и его реденькие, будто пушок, волосики на голове зашевелились то ли от страха, то ли от вырвавшегося из номера холодного воздуха.
— Да чего вы менжуетесь! — хриплым голосом проговорил «селадон», бывший красавчик. — Заходите давайте!
Однако вместо того, чтобы оттеснить меня и войти первым, он почему-то вдруг подтолкнул меня сзади в спину, понуждая войти в номер. Люстрин, я, Гуляев и Замшелов — в такой последовательности мы ступили в прихожую номера. Парнишка двинулся последним.
— Господин полицейски-ий! — вновь позвал белобрысый Люстрин и открыл дверь в ванную. Там было темно. Я нажал на выключатель, вспыхнул свет — пусто. Мы двинулись дальше и вошли в комнату.
— О боже! Я так и знал! — вскричал Люстрин, вошедший в комнату.
Я замер на пороге. В комнате, точной копии моего номера, только не в бежевой, а в розовой цветовой гамме, на кровати лицом к нам лежал Бурмистров. Одна его рука была свешена на пол, другая откинута в сторону, ноги разбросаны, лицо красное и отекшее, а изо рта вытекла жидкость, казавшаяся на розовом покрывале темным кровавым пятном.
Сзади меня вновь подтолкнул Гуляев, и я вынужден был широко ступить в комнату, на него напирал Замшелов, из-за которого выглядывал отрок.
— Фи-фью! — присвистнул Гуляев, увидев представшую его глазам картину. — Кто же его так?
Он подошел к Бурмистрову, наклонился, взял его руку, поднял и отпустил. Она безвольно упала на пол. Подошел и я, потрогал лицо полицейского — холодное, как у остывшего несколько часов назад трупа. Я спортсмен, изучал медицинскую подготовку
— Господин полицейский! — проговорил я громко, уже догадавшись, в чем дело, и потряс Бурмистрова за плечо.
Тот как лежал трупом, не шевелясь, так и продолжал лежать. Я похлопал майора по щеке, потом ударил сильнее, и полицейский наконец что-то промычал и зашевелился.
— С вами все в порядке?! — спросил я громче.
Майор открыл глаза, посмотрел на меня затуманенным взором, затем хрюкнул, с трудом поднялся и сел на кровати.
— В чем дело, мужики?! — пробормотал он, обводя нас по-прежнему мутным взглядом, распространяя вокруг себя густой запах перегара.
— Вы живы?! — воскликнул Люстрин, оторопело глядя на Бурмистрова.
— А ты хотел, чтобы я сдох, да?! — вдруг рявкнул Бурмистров, сунул руку куда-то между кроватью и стоявшей рядом с нею тумбочкой и вытащил почти пустую бутылку коньяка, которую купил, вероятно, еще в Москве в дьюти-фри, о чем свидетельствовала валявшаяся на полу фирменная упаковка из магазина беспошлинной торговли.
— Да жив он, жив! — с ухмылкой произнес Гуляев, наблюдая за майором, который хлебнул из бутылки приличную дозу спиртного. — Пьян просто. А это пятно на кровати, что мы за кровь приняли, слюна его. Так сладко спал, что нюни распустил. — И он насмешливо взглянул на меня.
Я почувствовал жгучий стыд. Надо же так опозориться, поднял панику, ни с того ни с сего взбудоражил народ и притащил сюда людей, для того чтобы они полюбовались на пьяную морду полицейского.
Замшелов тоже не удержал от насмешки.
— Паникер, — бросил он презрительно, развернулся и, чуть не сбив с ног стоящего за ним сытого отрока, пошел прочь из номера.
Похоже, меня невзлюбили, во всяком случае, мужская часть нашей группы. И что интересно, хотя белобрысый Люстрин, так же как и я, попал впросак и стоял сейчас с бледным лицом и подрагивающей от пережитого испуга нижней челюстью, его и Замшелов, и Гуляев своими замечаниями обошли, все шишки за ложно поднятую тревогу достались мне.
Потянулись к выходу и «селадон», а за ним и риелтор Люстрин. Я постоял немного, потом взял пульт с тумбочки и уменьшил мощность на всю катушку работавшего кондиционера.
— Простудитесь, — сказал я полицейскому, неуверенным жестом поднесшему ко рту бутылку и сделавшему еще один глоток коньяка, затем развернулся и тоже вышел из номера.
Море
Вчера, измотанный дорогой, переживаниями и событиями, надо сказать, не самыми приятными, лег я рано и сразу же уснул. Проснулся ни свет ни заря, в шесть часов, и не потому, что выспался, а потому, что не спать сюда приехал. Наскоро побрившись, прихватил полотенце, сложил в пляжную сумку воду, солнцезащитные очки, книжку и отправился на пляж. На море в этот час было неуютно, утро только-только начало разгораться, в природе не было еще тех сочных красок, которые придает ей яркий солнечный свет — серое, без малейшего движения, будто мертвое море казалось хмурым, неприветливым… холодный серый песок, почти пустые лежаки, опущенные зонтики. Но я знал, что это временное явление, и не расстраивался. Пройдут какие-нибудь два часа, и здесь будет совсем иная обстановка — наполненная разноцветными красками, искрящимися от солнечных лучей волнами, бегущими по ним суденышками и парусниками, кишащими туристами пляжами. Вчерашнее упадническое настроение улетучилось, осталось только чувство стыда перед нашей группой за поднятую панику, но ничего, пройдет и оно.