Тайна Золотой долины [Издание 1958 г.]
Шрифт:
Я улыбнулся.
— А теперь, доктор, везите меня спать.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Большой приёмный день. «Бы» мешает. Допрос Белотелова. Генрих или Пантюха?
Хирург не велел меня будить, и я проснулся только к обеду. Ему, наверно, сообщили об этом, и он пришёл в палату ещё более весёлый, чем вчера.
— Привет герою Золотой долины! — поздоровался он и протянул мне руку, как взрослому.
Он
— А теперь покормите его покрепче. У него сегодня большой приёмный день.
Я думал, что он шутит, а вышло наоборот. Только я поел, как ко мне заявились сразу мама и Прасковья Ивановна. Они мне назадавали столько вопросов, что я под конец не выдержал и попросил:
— Прошу задавать вопросы в письменной форме.
Они посмеялись, но я видел, что им всё хочется узнать.
— Мама, а ты выполнила мою просьбу насчёт НКВД?
— Нет, сынок, не выполнила! Не верила я тебе. Да и там не верили. Ведь я ещё раньше там была, когда эта девочка от тебя приходила. Ну, я с ними и согласилась, что всё это бредни. Ведь ты мне этими шпионами и диверсантами все уши прожужжал.
— Жужжал, жужжал и нажужжал! Надо понимать, когда человеку можно верить, а когда — нельзя.
И ни словом не упрекнула меня мама, а было за что. «Вот, — думаю, — подвезло мне, что я сразу в больницу угодил, — иначе попало бы мне по первое число. Димке и Лёвке хуже: им так просто не отвертеться».
Не успела уйти из палаты мама, смотрю, Белка появилась. Халат на ней огромный, только пушистая рыжая голова из него торчит, да синенькие глазёнки светятся.
— Иди сюда, Рыжик! — обрадовался я.
— Зачем ты меня Рыжиком зовёшь? — сердито зашептала она. — Меня так только в школе дразнят. Ты лучше зови меня Белкой. Это ведь ты меня первый Белкой назвал.
— Ты на меня вчера обиделась?
— Конечно, обиделась, — в её васильках сразу стала собираться водичка, и с них закапало. — Я всё ждала, когда ты придёшь, а ты сразу заорал: «Марш отсюда!» Я всю дорогу ревела.
— Ты меня извини, — я пожал ей руку, — но так было надо. Потом расскажу.
Вдруг входит в палату какой-то седой дядя в очках, оглядывает всех и идёт прямо к моей кровати.
— Ну, — здравствуй! — подал он руку Белке. — А это, наверное, знаменитый Молокоед?
Белка радостно пискнула в ответ, а он протянул руку мне:
— Здравствуй, последний из могикан! Говорят, гуроны опять встали на Военную Тропу?
«Что это, — думаю, — ещё за чудак?» Но это был сам академик Туляков.
Он пришёл, чтобы разузнать от меня всё относительно Золотой долины.
— А вот там, в этой котловине, где вы нашли кристаллики, ты больше ничего не заметил? — спросил он.
Вместо ответа, я подозвал няню и попросил, чтобы она сходила к кастелянше, взяла у неё мои брюки и выгребла из карманов всё, что там есть.
Через минуту няня вернулась и принесла в подоле камешки, которые
— Вот, что я там заметил. Там все скалы сплошь из этих камней.
Туляков схватил один камешек, второй, третий и даже в лице переменился.
— А ты не шутишь? Неужели сплошь?
— Сплошь. Честное пионерское, сплошь!
— Ну, спасибо тебе, малыш! — он схватил меня за плечи и расцеловал. — Какое счастье, что я дожил до поры, когда появились на нашей земле такие ребята, как ты!
Я никак не мог понять, чему он так сильно обрадовался. Но академик разъяснил, что мои камешки — не что иное, как медный блеск — самая богатая руда, в которой содержится 80 процентов меди.
— Во-семь-де-сят! — раздельно, по складам, выкрикнул он. — А мы сейчас даже руду с пятью процентами меди считаем богатой. Ты понимаешь теперь, что это такое, индейская твоя голова?
Он ещё раз обнял меня, поздравил, пожал руку Белке и обещал наведываться.
Не успела закрыться дверь за Туляковым, как дежурный врач сказал, что Молокоедова зовут к телефону. Меня опять уложили в коляску, я подмигнул Белке — знай, мол, наших! — и снова попал в кабинет главного врача. Телефонная трубка лежала на столе, мне её подали, и со мной стал разговаривать капитан Любомиров.
— Вася! — сказал он так, как будто мы были сто лет знакомы. — Ты Белотелова узнаешь?
— Как же не узнать, старые знакомые.
Он засмеялся и попросил передать трубку врачу. Врач сказал: «Молодцом… Вполне можно… Разрешаю. Можете у меня в кабинете». Я сразу понял, что капитан спрашивает, хорошо ли я себя чувствую и можно ли со мной говорить, и где.
Меня опять привезли в палату, и Белка спросила:
— Это куда тебя возили, с кем разговаривал?
— Пока военная тайна. Потом расскажу.
— Что это ты со мной так разговариваешь? — обиделась она. — Всё потом да потом, как будто я маленькая.
Я хотел поправить бинт на ноге, но Белка сердито хлестнула меня по рукам и приказала:
— Лежи! Если не умеешь, так не берись.
Она ловко размотала бинт, высунув язычок, осторожно осмотрела рану и снова завязала.
— Теперь хорошо?
— Ага! Где это ты так ловко научилась делать перевязки?
— Правда, ловко? — обрадовалась Белка. — Я хоть сейчас могу идти санинструктором на фронт. Только вот лета не выходят — не берут. А так я уже на ГСО сдала и значок получила. Хочешь, покажу?
Она расстегнула халат, и у неё на кофточке, рядом с пионерским значком, действительно, был привинчен значок ГСО первой ступени.
Вот хорошо бы поехать с Белкой на фронт! Меня бы там всё время ранили, а она всё время выносила бы меня из боя и перевязывала раны.
— А ты хорошо учишься? — спросил я.
— Одни пятёрки! — развела она руками и заболтала ногами. — А ты?
Мне стало стыдно, что я двоечник, верный кандидат во второгодники, и я не посмел сказать правду Белке.
— Я бы тоже учился бы на пятёрки…