Тайна Золотой долины. Четверо из России
Шрифт:
Не успела Белка оглядеться в темном подъезде, как в дверь вошел человек, только не Никита Сычев, а кто-то большой и толстый. Белка испугалась, как бы не стали допрашивать, зачем она сюда забралась, и юркнула за штабель кирпича.
Толстый человек стал совсем рядом и тяжело дышал. Потом она услышала, как в подъезд снова вошли.
— Наконец! — сказал толстый. — Где был? Я к тебе два раза днем заходил. Опасно, а пришлось оставить записку.
— Ходил в свои владения, — ответил тот, который вошел позже.
— Принес?
— Принести-то
— Триста тысяч рублей мало? — удивился толстый.
— А что твои рубли? Немцы все равно придут. Рублями сундуки оклеивать будут.
Белка вся так и затрепетала от негодования: что же это за человек, для которого и советские рубли уже не рубли?
А толстяк продолжал:
— Не хочешь на рубли, получай долларами.
— Сколько?
— Пятьдесят тысяч…
— Нет, брат, ищи дураков в другом месте. Меньше, чем за сто тысяч не уступлю.
— Послушай, Белотелов, — вышел из терпения толстый, — что ты торгуешься, как баба на толчке? Это же — доллары!
— Но ты не забывай, что ты покупаешь, — возразил Белотелов. — Золотая Долина, брат, почище вашей Аризоны…
Белотелов! Золотая Долина! Белка так и замерла вся, боясь пропустить хоть одно слово: в этом мерзком торге один бессовестно продавал, а другой без зазрения совести покупал нашу советскую землю.
— А ну, покажи бумаги!
«Бумаги! — еще больше насторожилась Белка. — Уж не те ли, о которых говорили сейчас Мария Ефимовна и Павел Васильевич?»
Чиркнула зажигалка, зашуршала бумага, и Белка, выглянув из-за кирпичей, увидела двух человек, склонившихся над белыми листами. Наверное, такая ненависть к предателям горела в Белкиных глазах, что Белотелов, почувствовав эту ненависть, повернул свою чурку с большим носом.
Как он вздрогнул, когда увидел Белкино лицо! Хотел что-то сказать тому, другому, а не мог — губы от страха прыгали.
Толстый заметил по лицу Белотелова неладное, обернулся…
«Ну, — подумала Белка, — сейчас они убьют меня, как Павлика Морозова…» и хотела уже кричать, звать на помощь, но толстый вдруг кинулся вон из подъезда. Исчез и Белотелов, а в дверь протиснулись сразу два мальчика. Они пошептались и полезли на чердак, но тут же спустились.
— Это кто-нибудь нечаянно так доски положил, — сказал один, — а ты и подумал, что Васька тебя вызывает.
— Не может быть, — спорил другой, — Молокоед где-нибудь здесь: его сигнал.
Тогда Белка, наконец, поняла, что это и есть, должно быть, верные люди, и шепнула:
— Ребята, вы кто?
Они от страху
— А ты — кто?
— Вы не бойтесь! Я от Молокоеда.
— Ура! — обрадовались они, чуть не крича во все горло.
— Не кричите! — предупредила Белка. — Я здесь с секретным поручением, а вы орете.
Это были Никитка Сычев и Мишка Фриденсон.
Сыч сразу заметил сигнал в чердачном окне, но сначала сбегал за Мишкой, так как после прилета голубя оба стали главными хранителями нашей тайны.
— Ну рассказывай! — сразу стали просить ребята. — Нашли что-нибудь?
— Конечно, нашли! Молокоед да не найдет!
— А он тебя уж за нами прислал, да? — горячился Мишка. — Так мы можем хоть сегодня собраться. Только ты нас жди.
— Нет, Молокоед просил передать, что еще не время играть Большой Сбор. Но он призывает вас быть начеку, чтобы по первому сигналу двинуться в поход.
— Всем классом?
— На этот счет Молокоед даст указания, — сдержанно ответила хитрая девочка. — А пока, кроме вас двоих, никто ничего не должен знать.
— Передай Молокоеду, чтобы он долго не тянул, — попросил Мишка, — у нас уже все готово.
Ребята рассказали Белке о том, чего я даже и не предполагал. В нашей школе, оказывается, продолжаются занятия! Как только мы ушли в свой поход, так нашлось и здание, и все. Школа разместилась теперь в трех помещениях, а классы с пятого до седьмого учатся в одном помещении.
И вот в нем творилось сейчас черт знает что! Когда Мишка получил от меня голубеграмму, в классах началось столпотворение. Ребята обрадовались так, словно мы впервые достигли Северного полюса.
— В поход, в поход! — кричали они на переменах. — Проверьте порох в пороховницах!
Но как только появлялся кто-нибудь из взрослых, все набирали в рот воды. Наших товарищей по нескольку раз вызывали в учительскую, где их допрашивал следователь, но никто не проболтался о том, куда мы исчезли. Даже моей маме ребята ничего не сказали.
Пионервожатая провела специальные сборы в пятом «В» и шестом «А». Она всячески доказывала, что мы плохие и недисциплинированные. Тот, кто знает о бегстве и молчит, поступает не по-пионерски…
Тогда Мишка Фриденсон начал очень резко критиковать вожатую. Он сказал, что главный виновник всей этой истории — сама Аннушка. Вожатая даже опешила и глаза вытаращила.
— А что тут удивляться, — резал Мишка. — Я правильно говорю.
Все стали кричать:
— Правильно! Говори, Мишка!
— Ты разве вожатая? — продолжал Фриденсон. — Тебе бы только отметки. Все помешались на отметках: и учителя, и директор, и родители, и ты туда же. А ведь у нас есть душа, — сказал под конец речи Мишка, — и эта душа хочет романтики. Об этом даже в «Комсомольской правде» напечатано.