Тайна
Шрифт:
— Вот тебе прутик, Ферко. Так… греби… — учил Лацо братишку.
Ферко неистово хлестал прутиком по воде и весь забрызгался, даже ботинки промочил насквозь. Зато кораблик плыл.
— Лацо, Ферко! — позвала мать. — Идите обедать!
Ферко вытащил кораблик и положил его на камень:
— Пускай обсохнет!
— Тетя здорова? — спросила мама, когда все сели за стол.
— Здорова, и дядя тоже, — лаконично ответил Лацо.
— А дядя ничего не просил мне передать? Он не узнал об отце?
— Нет. — Мальчик искоса взглянул
Мать ничего не сказала, только покачала головой и пригладила волосы сына.
В это время через открытое окно до них долетела барабанная дробь. Лацо мгновенно вскочил и стрелой вылетел на улицу.
Появление в Вербовом бирюча всегда было для детей целым событием, но сегодня Лацо показалось, будто бирюч барабанит в честь его приезда. Барабанщик обычно останавливался под навесом у трактира. Ребята обступали бирюча веселой гурьбой, а потом провожали его до другого конца деревни — к самому пруду. Там деревенский посыльный Матьо Шуба, он же бирюч, снова бил в барабан и еще раз читал приказ.
Через мгновенье Лацо был уже у трактира. Барабанщик стоял на самом солнцепеке, и казалось, что тень свернулась клубочком у его ног. На голове у Шубы красовалась форменная фуражка, а его козлиная бородка трепыхалась на ветру. Барабан был прикреплен к поясу широким ремнем, сверху его придерживал еще один ремешок, перекинутый через шею. Шуба барабанил с такой быстротой, что мелькавшие перед глазами палочки сливались в сплошную дугообразную линию. Заслышав тревожный бой барабана, жители деревни, побросав свои дела, спешили на площадь.
Матьо колотил в барабан до тех пор, пока не собралась вся деревня. Стоявшие рядом с бирючом люди затыкали уши и сердито на него косились. А Матьо, ничего не замечая, сохранял невозмутимый вид, как подобает официальному лицу.
Лацо протиснулся к матери, которая пришла позднее других, и стал рядом с ней.
Наконец Матьо сложил палочки и засунул их за пояс. Площадь погрузилась в гнетущую тишину; казалось, что-то тяжелое легло на плечи людей. Всякий раз бирюч сообщал только неприятные новости. Наверно, и теперь власти будут вымогать для армии лошадей, коров или свиней. А может быть, снова объявлен призыв?
Матьо Шуба вытащил из кармана объявление и начал громко читать:
— «Доводится до всеобщего сведения! Командованию Глинковской гарды стало известно, что в горах близ деревни Вербовое скрываются лица, уклоняющиеся от воинской повинности. Призываем всех жителей деревни немедленно сообщить об их местопребывании в отделение жандармерии. Оказание помощи или предоставление ночлега бандитам с гор либо иным подозрительным личностям повлечет за собой арест виновных, а также взыскание большого денежного штрафа. На страж!»
Матьо наконец перевел дух. Лацо стиснул руку матери. Главкова побледнела и, казалось, была близка к обмороку. Крестьяне расходились по домам в
— Ну как, довольна? — после чего сплюнул, засунул руки в карманы и хотел идти дальше.
Но дядя Матуш схватил Томаша сзади за рукав, сорвал с него шапку, швырнул ее в грязь и пригрозил:
— Я тебя научу, как разговаривать со старшими!
Томаш вырвался, но ничего не ответил, только недобро сверкнул глазами.
— Иди, Ганка, домой. Стоит ли волноваться? Зачем обращать внимание на всяких подлецов?
Сказав это, Матуш повернулся и большими шагами пошел к трактиру.
Тетя Кубаниха ждала их на пороге хаты. Она с трудом держалась на своих больных ногах. Главкова помогла ей добраться до печки, заботливо усадила на скамеечку. Лацо сел к столу и нахмурился. Впервые в своей жизни он не побежал провожать Матьо до пруда. Ему не хотелось больше слышать барабанный бой и это страшное: «Доводится до всеобщего сведения». Сегодня перед лицом всей деревни его брата назвали бандитом. Томаш даже сплюнул. Ну, Томаш злился на Якуба из-за Катки Соларовой. Она ждет Якуба, а на Томаша глядеть не хочет. Это понятно. А другие? Ведь один только Матуш заступился за маму.
В дверь тихо постучали. В кухню вошла Ганичка Зазворова с небольшим узелком в руках.
— Мамочка вам кланяется и посылает гостинец. А я пришла поиграть с Лацо, — прошептала девчурка и застенчиво улыбнулась мальчику.
В узелке оказались теплые шерстяные носки. Мать Ганички вязала лучше всех в Вербовом и всегда придумывала новые узоры. Под носками лежал завернутый в бумагу кусок сала. Главкова со слезами на глазах обняла Ганичку. От волнения она не могла произнести ни слова.
— Видишь, — сказала тетя Кубаниха. — Наш народ добрый. В беде откликнется, последним поделится, если тебя кто обидел.
— Но ведь я никогда не жаловалась, — ответила Главкова. — Я только беспокоюсь, что наши будут страдать от голода, если им перестанут помогать. Каждый ведь боится и немцев и своих.
— Ничего, станут осторожнее, только и всего. А наши ребята ловкие, не пропадут. Зимы не испугались, так и с голоду не умрут.
Лацо слушал с удивлением. Тете Кубанихе известно про партизан? И Матушу и Зазворовым? Мальчик сразу почувствовал, как давно он не был дома — родную деревню теперь не узнать.
— Хочешь играть, Лацо? — окликнула его Ганичка.
— Пойдем к Ферко, я обещал ему сделать еще один кораблик, — предложил мальчик.
— А хорошо в городе? — спросила девочка, когда они вышли во двор.
— Не очень-то, — бросил Лацо. — Здесь лучше.
Ганичка недоверчиво поглядела на него. Уж не смеется ли он над ней? Лацо нетерпеливо тряхнул вихрами:
— Правда. Там… там все чужое. А здесь и мама и Ферко…
Он замолчал, не зная, что еще добавить. Ганичка маленькая, она все равно не поймет его. И незачем ей рассказывать, что в городе много дурных людей, а директор школы прогнал Ондру за то, что его отец коммунист.