Тайная гавань

Картленд Барбара

Это был мир, который Грэйния знала и любила. На мгновение ей захотелось забыть и прошлое, и будущее, думать только о том, что она дома, что духи, обитающие в тропическом лесу, защитят ее и подскажут выход.

Почти целый час ехала она по тропе, потом началось открытое пространство, и Эйб подошел к ней.

— Кто присматривал за домом, когда ты уехал в Англию? — спросила Грэйния.

Помолчав, Эйб ответил:

— Поручил Джозефу.

Грэйния подумала и вспомнила высокого молодого человека, который

вроде бы приходился родственником Эйбу.

— Ты уверен, что Джозеф справлялся и в доме, и на плантациях? — задала она новый вопрос.

Эйб не отвечал, и Грэйния сказала настойчиво:

— Эйб, расскажи мне, что произошло. Ты от меня что-то скрываешь.

— Хозяин не живет в «Тайной гавани» два года! — решился, наконец, Эйб.

Грэйния остолбенела.

— Не живет в «Тайной гавани»? Тогда где же… Она умолкла, не окончив фразу. Эйбу незачем было отвечать на невысказанный вопрос.

Она и так поняла, где жил ее отец и почему они сразу направились в дом Родерика Мэйгрина, а не к себе.

— Хозяин одинокий остался, как хозяйка уехала, — проговорил Эйб, словно он должен был принести извинения за того, кому он служил.

— Я могу это понять, — еле слышно произнесла Грэйния, — но почему он поселился у этого человека?

— Мистер Мэйгрин все приходил и приходил к хозяину, — ответил Эйб. — Потом хозяин говорит: «Уеду туда, где есть с кем поговорить». И уехал.

— А ты не поехал с ним?

— Я присматривал за домом и плантациями, леди, но год назад хозяин послал за мной.

— Ты хочешь сказать, что за домом и плантациями никто не следил уже больше года?

— Я приезжал, когда можно, — ответил Эйб, — но хозяин во мне нуждался.

Грэйния вздохнула.

Понятно, что отец, как и мать, считал Эйба незаменимым, но трудно поверить, что отец мог просто запереть дом, бросить плантации на произвол судьбы и пьянствовать с Мэйгрином.

Но что толку размышлять об этом сейчас? Матери именно этого и следовало ожидать, если она оставила мужа одного, без близких по духу людей.

«Нам не следовало уезжать», — подумала она.

Но ведь мать увезла ее в Лондон ради нее самой, ради того, чтобы там дочь получила образование, которого не могла бы получить здесь, на острове. Грэйния должна быть вечно благодарна матери за это.

В Лондоне она узнала многое — и не только из книг.

И все же она испытывала неприятное чувство при мысли о том, что отец заплатил за этот опыт не деньгами, но одиночеством и вынужденной необходимостью искать общества человека, который оказывал на него такое скверное влияние.

Однако теперь уже поздно каяться. Когда отец присоединится к ней, прежде всего надо подумать, как обезопасить себя на время восстания, если оно так уж серьезно.

Когда острова переходили из рук в руки — а это происходило регулярно

в последние годы, — всегда находились плантаторы, терявшие свои владения и деньги, если не самую жизнь.

Но после первых приступов радости и восторга рабы неизменно обнаруживали, что всего лишь поменяли одного жестокого надсмотрщика на другого.

«Может, все не так страшно», — попыталась утешить себя Грэйния.

Чтобы переменить тему, она сказала Эйбу:

— Нам повезло, что по пути на остров нам не повстречались французские корабли или даже пираты. Я слышала, что Уилл Уилкен забрал у мистера Мэйгрина свиней, индюков и убил одного из слуг.

— Пират — плохой человек! — заявил Эйб. — Но на большие корабли не нападает.

— Это правда, — согласилась Грэйния, — но матросы на нашем корабле говорили, что такие, как Уилкен, нападают на грузовые суда, а это очень плохо для тех, кто нуждается в продовольствии, и для тех, кто теряет деньги, нужные для покупки товаров.

— Плохой человек! Жестокий! — пробормотал Эйб.

— Уилл Уилкен — англичанин, а я слышала, что есть еще какой-то француз, но ведь его тут не было до моего отъезда в Англию.

— Нет, тогда не было, — сказал Эйб.

Он произнес эти слова вроде бы неохотно, и Грэйния, прежде чем заговорить снова, повернулась и внимательно поглядела на него.

— Кажется, этого француза зовут Бофор. Ты о нем что-нибудь знаешь?

После довольно долгой паузы Эйб сказал:

— Влево на тропинку нам поворачивать, вы, леди, езжайте первая.

Грэйния повиновалась, удивляясь про себя, с чего это Эйб не пожелал говорить о французском пирате.

Когда она была маленькая, пираты казались ей ужасно интересными, несмотря на то, что рабы дрожали при одном упоминании о них, а принявшие католичество даже крестились.

Отец над пиратами подшучивал, заявляя, что они совсем не так страшны, как о них рассказывают.

— Суденышки у них совсем маленькие, и они не смеют нападать на большие корабли, — говорил он. — Они всего-навсего мелкие воришки: там украдут свинью, здесь — индюка и редко причиняют больший вред, чем цыгане или бродячие лудильщики в Ирландии, которых я видел мальчишкой.

Эйб и Грэйния продолжали путь, и теперь дорога стала девушке знакомой; она узнавала купы пальм и великолепные пойнсеттии, выраставшие на острове больше сорока футов в высоту.

Лунный свет мало-помалу делался менее ярким, побледнели и звезды, словно спрятались во тьму неба.

Близился рассвет, бриз уже тянул с моря, унося с собой застоявшийся тяжелый воздух из зарослей тропических растений, которые возвышались по обеим сторонам тропы, словно зеленые скалы.

Но вот джунгли остались позади, и путники выбрались на плантации, принадлежащие отцу Грэйнии.