Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды

Холланд Том

Он провел пальцем по моему горлу к разрезу рубашки.

— Теперь вы понимаете, милорд, я не предлагаю вам жизнь, не предлагаю вам смерть, но предлагаю вам нечто, что древнее самой Земли. Приготовьтесь к этому. Будьте готовы и благодарны, милорд.

Он грубо поцеловал меня, впившись зубами мне в губы. Я почувствовал запах крови из его рта. Это была кровь Гайдэ! Я вздрогнул; паша, почувствовав это, схватил меня, пытаясь увлечь вниз. Но я оттолкнул его и поднялся на ноги.

— Не бойтесь, милорд.— Он потянулся к моей ноге.— Я тоже сперва боролся с искушением.

Его рука медленно ползла вверх по моей ноге; я навел пистолет; паша смотрел на меня и улыбался холодной усмешкой, полной презрения. Внезапно, ощерив пасть, как дикий зверь, он набросился на меня. Я выстрелил, но, к сожалению,

промахнулся, пуля не достигла цели, а попала в живот. Я снова выстрелил и попал ему в грудь, от резкого толчка он отлетел на каменные плиты алтаря.

— Я выбираю жизнь,— сказал я, стоя над ним.— Мне не нужен ваш дар.

Прицелившись ему в сердце, я выстрелил, раздробив ему грудь. Паша застонал и задергался в агонии, он поднял руку, словно пытаясь дотянуться до меня, но его длань упала, и он затих. Я дотронулся до него носком сапога, затем пощупал пульс — паша был мертв. Какое-то время я смотрел на него, лежащего на алтаре Аида, затем повернулся и покинул эту умершую плоть в обители смерти.

Глава 6 

Если я чем и могу объяснить истинные причины становления моего, возможно, естественного характера, так это меланхолией, сделавшей меня «притчей во языцех»,— чему тут удивляться? — но лишь опасная интрига придает жизни цену; не знаю, что до других, но для меня нет ничего более загадочного, нежели эпизоды из моего прошлого; мною написаны мемуары, но самые важные и повлиявшие на мою жизнь моменты оказались упущенными — это то, что касается различий между мертвым, живым и теми, кто сочетает в себе оба эти качества.

Лорд Байрон. Мысли на досуге

Ужасная темнота нависла над Ахероном, словно траур но почившему правителю. Мой конь заржал в страхе, когда я взобрался на него и пришпорил, поскакав по извилистой дороге. На стенах крепости стояли солдаты с зажженными факелами, и их крики, обращенные ко мне, донеслись до моих ушей, когда я въезжал в открытые ворота. Я обернулся; они указывали на деревню и продолжали кричать что-то вроде предостережения, но голоса их затерялись в оглушительном вое ветра. Я поскакал вперед, и вскоре укрепление осталось позади; я выпрямился в седле — впереди призрачным белым пятном на фоне зеленого неба простерлась деревня.

Она была, как обычно, безлюдна, но что-то — возможно нервы, а может, дурное предчувствие — заставило меня вновь вытащить пистолет и вглядеться в опустевшие руины, как бы боясь того, что я мог там найти. Но никого не было, и я припустил коня галопом по направлению к базилике, Проезжая мимо жилища Петро, я узрел невысокий силуэт, стоящий у обочины.

— Лорд Байрон! — позвал он высоким пронзительным голосом.

 Я наклонился вперед, чтобы получше рассмотреть его. Это был сын Петро, паренек с узким лицом, который сегодня утром получил от меня монету.

 — Прошу вас, лорд Байрон, пойдемте в дом,— сказал он.

 Я покачал головой, но мальчик показал на лачугу и сказал одно-единственное слово:

 — Гайдэ.

 И я, разумеется, спешился и пошел за ним.

 Я вошел внутрь. Там было темно — ни свечки, ни огня. Дверь со скрипом захлопнулась за моей спиной, и я услышал. звук закрывающейся задвижки. Я подскочил от неожиданности и обернулся — мальчик смотрел на меня, его торжествующие глаза белели в темноте, он жестом указал мне в сторону задней комнаты. Я пошел туда.

 — Гайдэ,— позвал я.— Гайдэ!

 Тишина. Но вдруг до меня донеслось хихиканье, тихое и тонкое. Три-четыре детских голоса стали распевать на все лады:

 — Гайдэ, Гайдэ, Гайдэ!

 Смешки прекратились, и снова стало тихо. Я толкнул дверь.

Четыре пары широко открытых глаз таращились на меня — три девочки и совсем еще маленький мальчик. Лица их были столь же торжественны и бледны, как и у их брата; одна из девочек, самая хорошенькая, улыбнулась мне, и ее детское личико внезапно показалось мне самым жестоким и развратным, какое только можно себе представить. Она обнажила зубы, металл блеснул в ее глазах, губы ее, как я только теперь заметил, были размалеваны, как у шлюхи. Но не

помада — кровь сделала их красными. Четверо детей склонились над женским телом, и, сделав шаг вперед, я увидел, что пожирают они мать Петро. Лицо трупа было искажено следами агонии и неописуемого ужаса. Способность думать оставила меня, и я склонился над мертвой женщиной. Я протянул руку погладить ее голову, и неожиданно воспаленные глаза ее уставились на меня, она поднялась, скалясь и шипя от жажды. Детвора заливалась от восторга, видя, как их бабушка тянет руку к моему горлу, но она оказалась слишком неповоротлива Я отступил, поднял пистолет и засадил ей свинец прямо в грудь. Затем что-то острое впилось в мою спину — это пятый ребенок, тот, что заманил меня сюда, цепляясь ногтями, пытался забраться на меня. Я стряхнул его и, когда он рухнул на пол, выстрелил наугад. Пуля разнесла ему череп, и остальные дети начали расступаться, но бабка, к моему ужасу, снова зашевелилась, а с ней и внук, и все они вновь стали наступать на меня. Неизвестно, что было хуже: взгляд мальчика, у которого недостает половины головы, или же голод в глазах других детей, таких же юных и невинных. Самый маленький подбежал ко мне, я оттолкнул его рукой и выскочил из комнаты, захлопнув дверь за собой, и когда вурдалаки снова открыли ее, я был уже у выхода наружу. Дверь была заперта — вот черт, подумалось мне, я же совсем забыл об этом. Я безуспешно боролся с задвижкой, а ребятня уже бежала ко мне, раскрыв свои крохотные ротики, со светящимися триумфом глазами. Одному удалось оцарапать меня, но тут дверь наконец поддалась, и я вылетел наррку, успев захлопнуть ее перед самыми их носами. Я налег на дверь всем своим весом, чувствуя, как маленькие тельца толкают ее изнутри, затем со всех ног устремился к коню и взобрался на него, пока они меня не догнали. Я поскакал галопом прочь, успев краем глаза заметить провожающих меня взглядами детей, которые, словно голодные звери, издавали какие-то хлюпающие звуки. Больше я не оглядывался, направив все свои усилия на то, чтобы поскорее добраться до базилики. Я должен был во что бы то ни стало найти Гайдэ, пока она еще жива

Впереди мерцал огонек пламени. Легким галопом я подъехал к арке базилики — там стоял какой-то человек с высоко поднятыми руками, его силуэт четко выделялся на оранжевом фоне огня. Он смеялся, и в смехе этом я услышал отзвук издевательского ликования. Он смотрел на меня и продолжал хохотать — это был Горгиу. Когда я проезжал мимо него, он попытался прыгнуть на меня, но конь ударил его копытом по голове, и бедняга отлетел назад. Я погнал коня к базилике во весь опор. Темные силуэты отовсюду смотрели на меня; тут был и священник, глаза которого так же, как и у остальных, излучали смерть. Твари сбились в кучу в дальнем конце церкви вокруг развалин башни. Я подскакал к ним, сбивая одних и расталкивая других, когда они тщились стащить меня с седла.

— Байрон! — донесся крик Гайдэ.

Она стояла на верхней ступеньке, одетая мальчиком-слугой. В обеих руках ее было по горевшему факелу, а перед ней пылал костер. Она перепрыгнула через пламя и побежала вниз по лестнице. Один из монстров двинулся было за ней, но я прицелился и выстрелил из пистолета, и тот отступил с пулей в груди. Я посмотрел по сторонам и увидел лошадь Гайдэ — она была мертва, алчные человеческие пиявки лежали рядом, присосавшись к ней.

— Прыгай! — крикнул я Гайдэ.

Она прыгнула и чуть не упала, но успела зацепиться за сбрую моего скакуна, и я на ходу втянул ее в седло, крепко сжав руками. Мы мчались не разбирая пути. Скалы и оливы проносились мимо, и я знал, что, если мы хотим спастись, надо скорее выбраться на дорогу. Внезапно зигзаг молнии прорезал небо над пиками гор.

— Справа! — прокричала Гайдэ.

Я кивнул и взглянул туда. Там была дорога, выходящая из замка, и при очередной вспышке молнии я увидел еще кое-что: скопище черных фантомов — они валили из ворот в стене и бесцельно растекались в разные стороны, подобно куче листьев, разносимых бурей. Когда мы выехали на дорогу, они, казалось, учуяли человеческую кровь, и их верещание заглушало теперь шум ветра; но догнать нас они были не в силах, а впереди никто уже нам не преграждал путь. Вскоре мы скрылись за поворотом, и они исчезли из виду.