Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды

Холланд Том

Паша испустил вопль. Не человеческий крик, а ужасный, дикий вой боли и ненависти. Он отразился от стен ущелья и устремился по лощинам, заставив замереть все вокруг. Фонтан крови взметнулся в небо, оживляя ярким оттенком глубокий пурпур горизонта и оросив мою голову, словно дождь из тяжелой малиновой тучи. Поток изливался мягкими струями, и я поднял лицо навстречу им. Наконец ливень этот прекратился, и когда я двинулся, то обнаружил, что кожа моя под одеждой мокра от крови. Я посмотрел на пашу. Он лежал, застыв в смертельной агонии. Я взял пригоршню земли и бросил ему на лицо.

— Похороните его,— велел я,— закопайте его так, чтобы он больше никогда не встал.

Я отыскал Висцилия и сказал, что буду ждать его в Миссолунги. Сделав это,

я сел на коня и, не оглядываясь, оставил ущелье — эту обитель смерти.

Я ехал всю ночь. Я не чувствовал усталости, меня переполняло необычайное желание деятельности. Кровавый душ утолил мою жажду, а мои силы, чувства, восприимчивость, напротив, возросли в необычайной степени. Я был в Миссолунги на рассвете. Свет более не причинял мне боли. Наоборот, яркие краски, игра небес и моря на горизонте, красота первых солнечных лучей — все это очаровывало меня. Миссолунги хотя и не был столь уж прекрасным местом — обычный городок-крепость на краю болот, но мне он показался самым восхитительным уголком из когда-либо мною виденных. Перебираясь через болото, я пустил своего скакуна легким галопом, любуясь яркими разводами на востоке, как будто никогда в жизни не наблюдал рассвета.

Я въехал в Миссолунги и отыскал таверну — место нашей встречи с Хобхаузом. Хозяин таверны, которого я буквально поднял с постели, уставился на меня в ужасе — вид у меня был дикий, да и одежда, естественно, вся в запекшейся крови. Я заказал свежее белье, горячей воды, и ощущение свежести, когда я умылся и переоделся, было несравненным. Я вбежал по лестнице в комнату Хобхауза, я поднял подушку и швырнул в него.

— Хобби, вставай. Это я пришел.

Хобхауз открыл свой мутный глаз.

— Проклятье,— сказал он,— что ж с того? — Он сел и протер глаза.— Ну, старина, выкладывай, что повидал.— Он улыбнулся.— Полагаю, ничего интересного?

 Глава 7

Его увлекали восточные сказания о предсущем, и в своих стихах или беседах он выставлял себя падшим и изгнанным из рая или осужденным, на новое воплощение в нашем мире за какое-то преступление — проклятым, обреченным следовать своей дорогой до самого конца. Временами его буйное воображение напоминало манию; эти игры в сумасшедшего становились все более серьезными, как будто он верил, что судьба его в том, чтобы ломать жизнь себе и тем, кто вокруг него.

Внук лорда Байрона. «Астарта»

 — И вы все рассказали ему? — спросила Ребекка.

Лорд Байрон посмотрел на нее. Он долго сидел молча, уставившись во тьму, едва заметная улыбка играла в уголках его рта. Он нахмурился.

— Рассказал? — переспросил он.

— Хобхаузу. Вы рассказали ему правду?

— Правду? — Лорд Байрон рассмеялся.— О чем?

— О вашем превращении.

— В вампира?

 Лорд Байрон снова рассмеялся и покачал головой.

— Видите ли, за время нашей разлуки Хобхауз сильно обгорел на солнце. У него и без того цвет лица всегда был красным, теперь же он стал пунцовым. В довершение всех бед у него в тот вечер было несварение желудка, и он всю ночь напролет метался и стонал во сне. Хобби и в лучшие времена не отличался особой доверчивостью. Как же я мог рассказать ему правду, мисс Карвилл? Пусть уж каждый остается при своем. Я не хотел драматизировать ситуацию.

— Хорошо, но он все-таки должен был догадаться...

— Конечно, когда-нибудь это бы произошло. Но... как бы это сказать поточнее? Я сам не был в этом уверен. Понимаете, Хобхауз был таким живым, черт бы его побрал.

Лорд Байрон улыбнулся, и на долю секунды что-то похожее на нежность промелькнуло в его взгляде.

— Что ни говори, но достаточно и двух часов, проведенных с Хобби, вечно ворчащим, зудящим и жалующимся на свою судьбу, чтобы разувериться в существовании вампиров. Конечно, намного труднее было поверить во все то, что произошло

со мной. Меня начали одолевать сомнения в реальности случившегося. Может, это был сон? Но сковывающая сердце тяжесть, тяжесть болезненного ощущения утраты, все время напоминала мне о случившемся. Мне не хватало Гайдэ, я был совершенно один — воды озера Трихонис сомкнулись над ней. Но что-то, что-то произошло со мной, что-то странное,— мои ощущения, как я вам уже говорил, больше не были прежними. Мне открывались явления, доступные духам и ангелам, а не простым смертным Малейшее дуновение ветерка, едва слышный шепот — и чувства невообразимой силы и красоты охватывали меня. Мне нравилось поглаживать кожу руки, слушать поскрипывание кресла, вдыхать запах воска горящей свечи, часами смотреть на ее огонь — все это мелочи, но они приводили меня в такой восторг, доставляли такое удовольствие, которое...— Он остановился и покачал головой.— Которое не описать словами.

Он снова улыбнулся, потирая предплечье, словно пытаясь унять поток нахлынувших воспоминаний.

— Все изменилось,— тихо прошептал он,— абсолютно все. Что произошло с миром и со мной? Как подобное могло случиться?

Ребекка засмотрелась на его задумчивое лицо, такое бледное и прекрасное.

— Но вы знали,— сказала она.

Лорд Байрон медленно покачал головой.

— Вы должны были знать.

Она инстинктивно дотронулась до кровавых рубцов на своей шее.

— Как могли вы не знать?

Она почувствовала, как лорд Байрон пристально смотрит на ее шрамы холодным немигающим взглядом, и опустила руку.

— А как же жажда крови? — тихо спросила она.— Как же с ней?

— Я не испытывал ее,— ответил лорд Байрон после некоторой паузы.

— Но вы испытывали ее прежде, там, в горах, вы мне рассказывали.

Лорд Байрон слегка кивнул.

— Я почти поверил в то, что это был всего лишь сон. Мне хотелось вдыхать запах жизни, окружавшей меня. Люди, животные, даже цветы опьяняли меня, но я все же не испытывал голода Однажды, подъезжая к Лепантско-му заливу, я увидел орленка, парящего в небе, и вот тогда желание охватило меня: горы — с одной стороны, водная гладь — с другой, а между ними — это прекрасное живое существо. Я жаждал крови, но не для себя. Я тоже хотел парить в небе и быть свободным, как эта птица, я хотел, чтобы она стала частью меня. Я достал пистолет и выстрелил в орленка, наблюдая за его падением. Он был только ранен, и я попытался спасти его. У этого существа были такие выразительные глаза, но он чахнул с каждым днем и вскоре умер; ужасная тоска овладела мной. Ведь это было первое убитое мной существо после смерти паши — с тех пор я никогда не покушался ни на одно животное или птицу и, надеюсь, никогда не смогу это сделать.

— Нет,— Ребекка покачала головой,— я все же не могу понять.

Она вспомнила тело бродяги у моста Ватерлоо, вспомнила, как сама истекала кровью.

— Но орленок? Почему вам стало жаль его?

— Я уже объяснил,— холодно ответил лорд Байрон.— Мне хотелось, чтобы он стал частью меня,— он был полон жизни, и, убив его, я уничтожил то, что так пленило меня.

— Но разве не это стало главной целью вашего существования?

Вампир склонил голову.

— Возможно,— тихо произнес он.

Его лицо скрывала тень. Ребекке показалось, что ее вопрос разозлил его. Но, когда он поднял голову, выражение его лица было бесстрастным, и, по мере того как он продолжал рассказ, его взгляд потеплел.

— Вы должны верить мне,— сказал лорд Байрон.— Я не испытывал жажду в течение первых месяцев. Были только чувства и желания во всей их полноте и намек на грядущие наслаждения, какие мне даже не снились. Ночью, в полнолуние, когда воздух был удушливым от запаха горных цветов, я ощущал присутствие вечности. На меня нисходил величайший покой, наполняя неистовой радостью от осознания полноты жизни. Мои нежные нервы задевало малейшее движение, и всю плоть пронзала дрожь наслаждения. Чувственность была во всем — в поцелуе ветра, благоухании цветов, дыхании жизни.