Тайная любовь моя
Шрифт:
Вскоре мы с Витькой замолчали. А физик, казалось, этого даже не заметил. Он листал журналы и тихо смеялся. Наконец не выдержав, рассмеялся в голос и в это время прозвенел настоящий звонок.
– Зарецкий, отлично. Савич, два балла. Урок окончен, – продолжая смеяться, объявил учитель.
– Анатолий Павлович, простите меня. Я не подумал. Больше так не буду, – извинился Витька за фальшивый звонок, о котором физик, похоже, позабыл, – Можно мои тетрадки, – робко попросил он учителя.
– Нет уж, Савич! Это гораздо
Витька бросился за ним, уговаривая вернуть тетради. Ко мне подошли Костя с Лешкой и Колька Пушнов.
– Что случилось?
– Физик наши журналы забрал, – ответил им.
– Как это? – испуганно посмотрел на меня Костя.
– Они у него на столе лежали.
– Представляю, что теперь будет, – мрачно заметил Лешка.
– Вряд ли, – отметил я, действительно представлявший, что будет, если физик не вернет журналы, а продемонстрирует их учителям и, не дай бог, директору школы.
Ведь тот обязан реагировать, как коммунист, и реагировать жестко. А как это жестко, я знал.
Нет, я не испугался. После того, как рухнули мечты о небе, и меня выставили даже из аэроклуба, мне уже было наплевать на свое будущее. Ведь я лишился самого главного, что было в жизни – любви моей Людочки. То была непреходящая боль, усугубленная неудачей с медкомиссией летного училища, которую не прошел месяц назад. Лагерь так лагерь – я готов к любым испытаниям.
Вернулся мрачный, как туча, Витька:
– Не отдал. Сказал, доложит директору, – поверг он в уныние весь коллектив общества вольных литераторов.
– Много он взял тетрадей? – спросил Костя.
– Все за восьмой и девятый. Остальные у ребят на руках, – огорошил Витька.
– Почему они у тебя на столе лежали? – спросил Лешка.
– Да я переучет делал, – виновато пролепетал Витька.
– Переучел, – констатировал Костя.
– Зарецкий, Савич, Попов! К директору, – объявила завуч, войдя в класс вместе с математиком.
– С вещами? – спросил ее, вызвав смех ничего не подозревавшего класса.
– Пока без. Только с головами, которых у вас, похоже, нет, – ответила она.
В кабинете директора нас ждала “тройка”: директор, завуч и физик.
– Засранцы! – без предисловий начал всегда выдержанный директор Трусевич, – Кто вам дал право писать эту галиматью от имени высших партийных органов? Что за подпольный журнал в советской школе? Вы комсомольцы, или враги советской власти? – метал громы и молнии директор. Мы стояли молча, пережидая грозу.
– Кто такой Сотник? – задал, наконец, директор конкретный вопрос.
– Начальник казачьей сотни, – ответил ему, поскольку ребята стояли молча.
– Я не спрашиваю, кто он. Меня интересует фамилия мерзавца.
– У этих мерзавцев много фамилий. Сотников в казачьем войске тысячи, –
– Вон отсюда! – взревел директор, бросив на меня уничтожающий взгляд, – Шутить вздумал. Всех из школы вон! Из комсомола вон! С “волчьими билетами” у меня вылетите! – орал директор, но я уже оказался за дверью и не слышал продолжения.
Минут через пять вышли Витька с Лешкой:
– Пришлось Костю выдать, – мрачно заявил Витька, – Нас отстранили от уроков. Завтра к двум часам с родителями на педсовет, – сообщил он решение директора.
Мы пошли в класс, взяли портфели и уже уходили, когда завуч пришла за Костей:
– Сотник Завьялов, к директору, – с иезуитской улыбочкой объявила она, – А вы трое, вон из школы! – крикнула она вслед.
Слушать ее не стали и устроились в вестибюле ждать Сотника.
Костя вышел от директора аж через полчаса:
– Все. Отучились. Ну, Витька, спасибо тебе, – мрачно поблагодарил он, – Пойду к матери на завод. Туда и с “волчьим билетом” возьмут.
Дома меня, как ни странно, ругать не стали. Отец лишь с сожалением махнул рукой:
– Напрасно мы только с тобой два года промучились, сынок. Аттестат зрелости у меня теперь есть, а вот капитана не видать, как своих ушей. Да еще выговор по партийной линии вкатят. Тебя бы вот только не упекли в колонию. А ведь могут, – нарисовал он мрачную перспективу расплаты за наши литературные забавы.
– Будет тебе, – не согласилась мама, – Сейчас вон каких преступников на поруки берут, а тут дети.
– Дети, – хмыкнул отец, – Их преступление почище, чем кошелек вытащить. Они против советской власти пошли.
– Что ты выдумываешь, отец, – заплакала мама.
С утра не знал, чем заняться и слонялся из угла в угол, коротая часы до педсовета. Наконец, настало время идти в школу.
– Иди вперед, я догоню, – сказала чем-то занятая мама.
Я не спеша шел привычной дорогой, вспоминая, с какой радостью летел по этой улице первый раз в первый класс. Неужели нас сегодня выгонят из школы, так и не дав доучиться?
Впрочем, будь что будет, решил я. Даже колония не пугала. Мне и так было плохо, оттого что рухнула надежда на счастье быть рядом с любимой, и так и осталась неосуществленной мечта о небе. А потому пусть будет еще хуже.
Похоже, на педсовет пришел первым. Войдя в пустой вестибюль, вдруг услышал голоса директора и завуча, которые раздавались откуда-то сверху, постепенно удаляясь.
Повинуясь интуиции, мгновенно влетел в кабинет директора. Он был пуст. А на директорском столе вдруг увидел какие-то листочки, заполненные бисерным директорским почерком, а рядом стопку наших “журналов”. Не раздумывая, сгреб все со стола, сунул за ремень под пиджак и осторожно вышел из кабинета. Теперь как можно быстрее из школы!