Тайная связь его величества

Донцова Дарья

Я решил не уточнять, что за зверь такой дрындовка, попробовал напиток и одобрительно кивнул:

— Сидр! Качество прекрасное. Неужели, Таня, ты сама его сделала?

— Ну так! — с гордостью за жену воскликнул Илья. — Приедешь к нам летом в Богдановск, спустишься в подпол и обомлеешь — чего только моя хозяйка не сгоношила! Хотя тебе, наверное, туда ходить не надо, еще очумеешь от запахов: окорока копченые, колбаса домашняя, сыр. Вот я после того, как мы с тобой бомбочку на вашей даче смастерили, нос испоганил, почти совсем нюхать не могу. Зато когда другие курят, не задыхаюсь.

— Бомбочку? На даче? — удивился я. — Илья, я не помню наших совместных детских игр.

— Так и знал, что ты забыл, — хмыкнул родственник. — Ща напомню. Мой отец один раз поехал в Москву,

мне тогда восемнадцать исполнилось, а тебе, значит, меньше стукнуло. Скажу сейчас, Ваня, честно о себе в молодости. Ох и дураком же я рос! Поискать таких! В армию меня не взяли по состоянию здоровья. Ростом я не вышел, телом тоже, мне твоя, Вань, одежда подошла. Ну да лучше по порядку объяснять… Чего, спросишь, мы в столице потеряли? Так у папани с легкими болезнь приключилась, кашлял он сильно, кровью плеваться начал. Мать взяла и Павлу Ивановичу в Москву письмо накатала: «Помогите, Христа ради, Петр умирает. Вы человек известный, найдите в столице врача хорошего». С мужем она не посоветовалась, личную инициативу проявила. На ответ маманя не надеялась, конверт в ящик опустила и тут же пожалела. Но твой батюшка нам позвонил и пригласил приехать, денег выслал на два билета. Наверное, думал, больной с женой прикатит. Но родители мои решили иначе: пусть сын столицу посмотрит, может, больше случая не представится. Принял нас Павел Иванович вежливо. На дворе лето стояло, он на даче жил, а супруга его куда-то на море отдыхать отправилась, по хозяйству домработница хлопотала, имя ее позабыл, вроде Тамара.

— Таисия, — улыбнулся я. — Она по сию пору у Николетты служит.

— Суровая баба, — крякнул Илья, — прямо зашпыняла меня. А когда твой отец велел ей мне кое-какие вещи подарить, разозлилась, но ослушаться побоялась. Вручила мне замшевые шорты, рубашечку клетчатую, носки белые, сандалии и прошипела: «Привезли голодранца, думают, оденут пенек в импортное, станет как Ванечка. Тьфу, смотреть противно!»

Илья рассмеялся.

— Мне одежонка совсем не понравилась. И стыдно показалось короткие штаны носить. Что я, детсадовец? Девять классов уже окончил, в техникуме учился, скоро диплом должен был получать. Да и носки белые с обувью из ремешков одни девчонки носят. Но раз велено, нацепил. Глянул на себя в зеркало: ну чистый клоун. Одна сорочка хорошая, я ее потом в Богдановске таскал.

— Шорты были из Германии, я тоже их не любил, но матери они нравились. И белые носки ее идея. Маменька вместе с отцом в Мюнхен ездила, увидела там, как одеты немецкие дети, и решила своего сына нарядить по их примеру. Отец никогда с ней не спорил, но, наверное, понимал, что мне эта одежда не по вкусу, поэтому и подарил вторую пару дурацких штанов гостю. Я начинаю вспоминать ваш визит в Авдеевку: подросток и с ним мужчина. Когда Николетта вернулась с курорта, отцу здорово влетело за отданные шмотки. Странно, что они тебе впору пришлись, я же младше.

— Ваняшка, ты каланча длинная, в отца пошел, — вмешалась Таня. — А Илья в мамашу свою уродился, роста в нем маловато и тела немного, сорок шестой размер сейчас носит. Но не думай, что брат хилый, он жилистый, мешки с картофлем легко таскает. Илюха, ты Ване про фотоаппарат расскажи!

Глава 25

— Какой? — заморгал муж.

— Позабыл? — в свою очередь удивилась жена. — Ну даешь! До недавнего же времени им еще пользовался. Понимаешь, Ваняшка, Илюха со второго класса увлекся фотоделом, в школе у них кружок работал, и в девять лет он умел пленку проявлять, кадры печатать. Когда мы поженились, я разрешила ему к дому пристройку сделать, там у Илюши все-все для фоток. И альбомов горы. Он ни один снимочек за все годы не выбросил, хранит даже неудачные.

Илья попытался остановить жену:

— Да ладно тебе меня нахваливать!

Таня отмахнулась.

— Дай договорить. Родители Илюшки, видя сыновний интерес, купили ему самый дешевый фотик, им он снимал много лет, с ним и в Москву отправился. А Павел Иванович приметил, как племянник аппарат бережет, и подарил ему свой. Немецкий, дорогущий! Из Германии привезенный! До сих пор работает!

Качество! Илюха, у тебя же точно заныканы снимки, которые ты на даче у Подушкиных сделал, организуй для Вани копии, а?

— Ладно, — после паузы кивнул Илья. — Заканчивай болтать, если муж говорит, бабе помолчать следует. Так вот. Мы с тобой, Ваня, по росту и размеру совпали, а по характеру ну вообще никак! Ты тихий, а я бойкий, со скуки чуть на вашей даче не помер. На речку сбегать нельзя, костер разжигать запрещено, Ваня с книжкой на дереве сидит, в футбол играть не хочет. Жуть, как мне московский школьник не понравился. Я тебя напугать решил, порылся у вас в чулане, сделал бомбочку из хозяйственных средств, поскольку большой мастак по этой части был, залез к тебе наверх в укрытие и говорю: «Хочешь колодец взорву?» Ты затрясся, а мне того и надо. Швырнул вниз свою поделку, она упала и лежит, не шевелится. Ты рассмеялся и подначил: «Не сработало!» Я тебя за те слова с дерева пихнул, ты упал, из коленки кровь потекла, заплакал, похромал домой. Я пошел к бомбочке, посмотреть хотел, что с ней, и тут ба-бах! Хорошо не вплотную приблизился, мог ведь инвалидом остаться, а так лишь нос обожгло. Стою, моргаю, вдруг слышу крик домработницы, визг прямо: «Павел Иванович! Бандит Ванечку убил! Мальчик в крови, ноги-руки поломал! Что же это делается? Из милости их в дом пустили, обогрели, накормили, а они ребенка нашего изуродовали. «Скорую» вызывайте, в больницу надо». Я перепугался, на дерево взлетел, в твоем домике спрятался. Гляжу, сначала Павел Иванович к колодцу подошел, нахмурился, надулся, головой покачал. На остатки бомбочки посмотрел, собрал их и унес. Я на дереве до утра просидел, думал, тебя правда в палату отвезли, операцию делают. Как рассвело, на дачу тишком вернулся. А куда деваться? Гляжу, отец чернее тучи, сумка наша собрана, ни Павла Ивановича, ни Вани, ни Таисии рядом нет, шофер писателя сидит злой, хуже волка.

— Иосиф Петрович был латыш, — включился я в рассказ, — он всегда сердитым казался, а на самом деле добрейшей души человек.

— Нас с батькой в машину посадили, в гостиницу свезли, никто с нами попрощаться не вышел, — продолжил Илья. — По дороге папаня мне затрещин надавал, а в номере сказал: «Дурак! Зачем бомбочку сделал? Только с Павлом отношения налаживаться стали, бац — сынок подлянку устроил». Я в слезы: «Прости, батяня, всего-навсего хотел Ваню-дурака напугать. А чего он ведет себя, как мешком пристукнутый? Неужели я сильно его поранил?» Батя в ответ: «Коленку пацан ободрал, нянька шум подняла, врача позвала, в кровать парня уложила. Больше Павел нас никогда не пригласит. Сказал на прощание: «Петр, наши пути давно разошлись, ты знаешь, кто виноват в разрыве отношений. Врача тебе хорошего я нашел, денег ему заплатил, номер в отеле тоже за мой счет. Но это все. Не надо нам брататься, слишком мы разные, живем в перпендикулярных мирах». Доктор велел лекарств купить, и через полгода папаня про кашель забыл. Неужели совсем нас не помнишь?

Я смутился.

— Прости, Илья, очень отрывочные, только сейчас всплывшие моменты. Давно дело было. Наверное, я был маленьким избалованным барчуком, не походил на твоих одноклассников. Таисия меня обожала и до сих пор души во мне не чает, считает родным сыном. Няня у нас в доме появилась давно, думаю, она знала, что Петра в юности посадили за решетку, поэтому негативно отнеслась к его визиту. Сделанная тобой бомбочка и моя случайно разбитая коленка послужили, по ее разумению, отличным поводом, чтобы избавиться от постылых родственников.

— Занятная штука жизнь, — пробормотал Илья. — Порой кажется, что она тебе по морде надавала, а потом так все по-хитрому выворачивается, и ты понимаешь: не пощечина тогда прилетела, а удача великая. Просто сразу скумекать не смог, какой подарок получил, через годы правда открылась. Не зря говорят: все плохое к хорошему.

— И чего хорошего в том, что вас из дома турнули? — всплеснула руками Таня. — Илюха, есть у тебя в характере странная черта: вечно ты всех оправдываешь. Павлу Ивановичу следовало самому мозгами раскинуть, на ногу Ваняшки глянуть, а не глупой бабе доверять. Ничего приятного в той истории я не вижу.