Тайная связь его величества
Шрифт:
— Увы. Эту исполнительницу давно ждали. В первый же день все билеты раскупили.
— Жаль, — расстроился я, — очень хотел послушать Брокен.
— Понимаю, — кивнула кассирша, — но ничем помочь не могу.
Тогда я, вспомнив о встрече в «Симфонии» некоей Эммы Соломоновны с Валерией, поинтересовался:
— А когда бронь с директорской ложи снимается? Может, я подъеду к этому времени и куплю билет?
На лице женщины появилось выражение крайнего удивления.
— В ложу попадают исключительно по приглашению самого Якова Ароновича. И, простите, посторонних туда не пускают, там обычно сидят родственники исполнителей, приглашенные ими гости, иностранные дипломаты.
— Слышал, что незадолго до начала концерта можно приобрести контрамарку, — настаивал я.
Кассирша сняла очки и положила их на столик.
— Молодой
— Валерия Пименова, — сообщил я. — Она-то всегда ухитрялась попасть в привилегированную зону.
Дама в окошке расплылась в улыбке.
— Вы с ней знакомы? Не видела ее уже неделю и начала беспокоиться. Она не заболела? Как правило, по субботам и воскресеньям Лерочка всегда здесь.
Я замялся, и женщина насторожилась.
— Что-то случилось?
— Ну… в общем… — забубнил я, — Валерия…
Кассирша встала и открыла дверь.
— А ну-ка зайдите сюда.
Я втиснулся в узкое пространство.
— Меня зовут Эсфирь Моисеевна. А вы кто? — строго спросила дама.
— Иван Павлович Подушкин, — представился я.
— Что с Валерочкой? Немедленно рассказывайте! — потребовала она.
Я набрал полную грудь воздуха.
— Она умерла.
— Вейз мир! [6] — ахнула Эсфирь Моисеевна. — Совсем ведь молодая! Что произошло? Автокатастрофа?
6
Вейз мир ( идиш) — примерно соответствует: «О боже!»
Я сказал почти правду:
— Пименова упала и разбила голову.
Кассирша вынула из сумки кружевной платочек и стала промокать глаза.
— Вы ее хорошо знали? — осторожно спросил я. — Простите, что принес плохую весть.
Эсфирь Моисеевна показала рукой на крохотную табуреточку, придвинутую к стене.
— Садитесь, пожалуйста. Знакома ли я с Лерочкой? Она к нам много лет ходит. Помню, как они с Сонечкой тут впервые появились. Когда это случилось? Ох, давно… У Вайнштейн был как раз первый концерт…
— У кого? — перебил я.
Моя собеседница принялась медленно складывать платочек.
— Сонечка Вайнштейн — дочь Абрама Моисеевича, лучшего друга Якова Ароновича, нашего директора. Поразительно одаренный ребенок! В тринадцать лет звучала как взрослый исполнитель, ничего детского в ее игре не было, настоящий вундеркинд. На мой непрофессиональный взгляд, Сонечке слегка мешала повышенная эмоциональность. Она была будто без кожи, выдавала лишь черно-белые реакции, никаких полутонов. Радость — так до слез, гнев — до обморока. При любом разговоре Соня сразу начинала размахивать руками. Когда я впервые увидела девочку, она стояла у нас тут на втором этаже и, как мне показалось, ругалась с мамой. Помнится, я еще удивилась: почему мать улыбается, глядя на дочь, которая, сдвинув брови, бурно жестикулирует, сжав кулаки… Потом мы подружились, и я поняла, Соня обожает Адель, так звали ее маму, просто у девочки такая манера общения, прямо-таки итальянская. Кстати, многие люди, не знакомые близко с Вайнштейн, поражались мрачному выражению лица юной исполнительницы во время концерта. В Сонечке не было ни капли агрессии, но в момент радости, неприятности или вдохновения она всегда насупливалась… Ей бы научиться сохранять спокойную милую улыбку… Но улыбаться у Сони не получалось, вместо этого она хохотала во весь голос. Одним словом, не умела дозировать эмоции. И была уникальной скрипачкой. Концертный зал «Симфония» никогда не выпустит на сцену бог знает кого, у Якова Ароновича жесткая позиция на сей счет. Директор часто повторяет: «Пока я здесь хозяин, у нас будут появляться исключительно талантливые люди». И не важно, что у музыканта нет громкого имени, что о нем не пишет пресса. Журналисты часто плохо разбираются в музыке и от безграмотности возвеличивают того, кто поднимает наибольший шум, колотя по клавишам. Сонечка была бриллиант и могла стать мировой знаменитостью, звездой, но девочку лишил жизни какой-то бандит.
Эсфирь Моисеевна скомкала платочек.
— Ужасное происшествие! Вроде на Сонюшку напали, изнасиловали, убили, забрали кошелек
Пожилая кассирша прижала ладони к щекам.
— Мало того, что несчастная девочка погибла в расцвете лет, так еще на кладбище скандал разыгрался. Туда явилась какая-то жуткая баба и подняла крик. Вопила нечто несусветное, дескать, скрипку надо достать из гроба и отдать ей. Потому что, видите ли, отец Сони приходится скандалистке то ли мужем, то ли братом, он наделал долгов, чтобы дочке скрипку преподнести, а значит, инструмент надо продать, чтобы эта психопатка расплатилась с ростовщиками. Ну что за чушь, а? Родители у гроба стоят, все друзья прекрасно знают, кто отец Софьи — Абрам Моисеевич, а ее мать Адель Самуиловной зовут. Пришлось вызывать милицию, сумасшедшую увезли в отделение. Нас тогда всех словно бетонной плитой придавило. Ребенка несчастного хороним, надо же было этой психопатке объявиться. Представляете, какой кошмар?
Я молча кивнул.
— А спустя пару месяцев после похорон мать Сонечки позвонила Якову Ароновичу и попросила: «У Сонюшки была всего одна подруга, Валерия Пименова, девочки были очень близки. Лерочке сейчас очень плохо. Нельзя ли сделать для нее бесплатным посещение зала? Она любит и понимает музыку, я хочу вывести ее из депрессии. Лера нам с мужем как дочь. Она сирота, тратить много не может, а билеты дорогие, от нас же с мужем брать материальную помощь Лера категорически отказывается». Директор мгновенно выписал Пименовой пропуск в ложу, и та стала регулярно посещать концерты. Мы ее сразу полюбили, считали своей. Такая милая, приветливая, всегда вежливая, спрашивала о наших делах, помнила, когда у кого день рождения, приносила сувенир в подарок. Вон видите, на стене у календаря…
Я посмотрел: на крючке на витом золотом шнурке висел розовый плюшевый зайчик, его передние лапки держали шоколадное сердце, на котором было написано «С днем рождения, тетя Фира».
— Симпатично, правда? — грустно улыбнулась кассирша. — Неделю назад она ко мне забежала, такая веселая, даже возбужденная. Я у нее спросила: «Лерочка, ты влюбилась, что ли? Прямо сияешь вся!» И услышала в ответ: «Некогда мне, тетя Фира, глупостями заниматься, любовь-морковь меня не интересует. Но вы правы, случилась большая радость — я закончила важное дело, выхожу на финишную прямую. Очень долго ждала и вот, наконец, удалось завершить, возникла полная ясность, все вместе сложилось». Валерия вообще-то о себе ничего не рассказывала, но видно было, что семьи у нее нет. Женщина с мужем и детьми не станет одна каждые выходные музыку слушать. И о службе Пименова не распространялась, только обмолвилась как-то, что работает в вузе. Поэтому, услышав о завершении какого-то дела, я подумала об аспирантуре и спросила: «Кандидатскую написала?» А она засмеялась: «Нет, тетя Фира, целая докторская получилась». Потом неожиданно обняла меня и шепнула: «Я вас очень люблю». На нее это совсем не похоже, Лерочка всегда держала дистанцию. И вдруг такой порыв. Прямо как попрощалась со мной.
— На каком кладбище хоронили Соню? — поинтересовался я.
— В Подмосковье, около деревни Бантик. Погост уже закрыт, но у отца Сонечки там родня лежит, и он добился разрешения дочь в могилу к бабушке захоронить. Название мне из-за нелепости запомнилось. Смешно ведь — деревня Бантик… — ответила Эсфирь Моисеевна. — Как жаль Валерию! А кто ее хоронить будет? У нее ведь, похоже, никого из близких нет. Надо будет Якову Ароновичу о смерти Пименовой рассказать…
Кассирша встала.
— Пойдемте, Иван Павлович, я вас посажу в ложу, в кресло Лерочки, послушаете Брокен.