Тайная война в Лукоморске
Шрифт:
– Ну, может, мух-то он и не обижал, - задумчиво согласился Гнатюк, присаживаясь на корточки и внимательно разглядывая след сабельного удара. По случаю выезда одет он был в черную черкеску с костяными газырями, галифе синего сукна и мягкие короткие сапоги.
– Вот за людей - не скажу. Ну что, по коням?
Выбежал во двор, пружинисто кинул тело в седло:
– Отряд! Рысью! Марш!
«Экий неукротимый!» - едко подумал Антон, трогая поводья коня.
Жеребчика ему и впрямь подобрали спокойного да послушного, потрусил он вслед за вытягивающимся по улице отрядом частей
Тепло стремительно набирало силу, уже жужжали в воздухе пчелы, отправляясь к деревьям, окутанным розово-белым цветом, уже карагач на склонах невысоких кривобоких гор начал покрываться мелкой клейкой листвой, и совсем не хотелось думать о политике, о классовой борьбе, о необходимости стрелять друг в друга. Весна зарождением природной жизни подавала людям пример единения, но разведенные по сторонам идеями и тягой к убийству люди не слышали ее зова, не понимая, что если вовремя не остановиться, безжалостный Молох, воссевший на трон, сжует и их.
Глава десятая
Александр Кумок маялся бездельем.
Бывают такие дни - пить не хочется, есть не хочется, к картам прикасаться тошно, а любовница Кумку надоела, только вот оказалась она не той женщиной, с которой легко сойтись и еще легче расстаться. От хандры человека может избавить яростная сабельная рубка или добрый вооруженный грабеж, когда адреналин словно кипит в крови. Но в Лукоморск после известных событий банда Саши Кумка входить не решалась, а грабить проезжего человека - только время напрасно терять: ни денег от того, ни почестей особых.
– Шура!
– капризно протянула бывшая артистка.
– Вы совсем забыли обо мне!
Была она в черном одеянии, алом платке и длинных, до локтя, перчатках.
– Я занят, - раздраженно сказал Кумок.
– Вы очень некстати, мадемуазель!
– Это отговорки, - с видимым раздражением сказала Мария Семенова.
– Я сплю одна уже пятый день. Вам не кажется, что благородные люди так себя не ведут? Если рядом с женщиной начинает пустовать подушка, она всегда может найти того, кто согреет постель!
Они разговаривали по-французски, пусть и с нижегородским прононсом, а потому не особо опасались, что их кто-нибудь поймет.
– Разве я против?
– широко осклабился Кумок.
– Дорогая, дайте повод, можете поверить на слово, я воспользуюсь им самым достойным образом!
– Сукин сын!
– чарующе усмехнулась мадемуазель Семенова.
– Нет, вам не удастся отделаться от меня так просто! Я слишком молода, чтобы умереть.
Хандра, хандра… Даже спорить с любовницей Александру не слишком хотелось. Он уже намеревался встать со скамьи, чтобы отвесить Марии хорошую оплеуху и тем перевести их отношения на новый уровень, но тут за окном послышались голоса, щелкнул выстрел из обреза, и Кумок, чувствуя облегчение, поспешил на крыльцо.
– Батька, - сказал начальник взвода конной разведки Басюк.
– Пленных взяли!
Пленных оказалось двое.
– И мандаты при них, - сказал Басюк.
– Чекисты, батька! Кумок обошел пленных. Те, в свою
– Красные комиссары, значит, - заключил Кумок.
– Редкие птички. Так что с ними делать, братва?
Вокруг загалдели, но и прислушиваться к голосам бандитов не стоило: придурку было ясно, чего желают ограбленным те, кто добротные кожаные пальто уже считают своими.
– К стенке, значит?
– спросил пленных Кумок.
– «Интернационал» изволите спеть или «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» вспомните?
– «Гоп со смыком» я вспомню, - сказал чернявый пленник.
– Саша, ты и в самом деле меня за красноперого держишь?
Кумок с интересом повернулся к нему.
– Знакомый?
– спросил он.
– Что-то мне ваш фотографический портрет неизвестен.
– И правильно, - ухмыльнулся чернявый.
– Ты ж на каторге сразу к Иванам приткнулся, а я с фармазонами кашу варил. Факира и Туза Пик помнишь?
Он шагнул, протянул руку и вытащил из-за воротника встрепенувшегося Басюка зажженную папиросу, картинно сделал затяжку и выпустил несколько дымных колец.
– Ну, допустим, - заинтересованно сказал Кумок.
– Садись.
– А ты, значит, в иваны вышел, - усаживаясь на скамью и оглядывая горницу, сказал пленный.
– Я так и думал. Как ты Кумылгу завалил, я сразу сказал, что парень себе путевку в большой мир выписал.
Воспоминание о Кумылге было приятным, но Кумок сумел сдержать улыбку.
– Твоя шмара?
– чернявый нахально и с нескрываемым интересом оглядел любовницу атамана.
– Обзовитесь, - потребовал Кумок.
– Я - Леня Медник, - чернявый указал на товарища: - А это Сережа Африка. А мандаты… Так кто ж сейчас по чужим местам без хороших ксив ездит?
– А к нам, значит, в гости?
– догадался Кумок.
– К вам мы вообще не собирались, - сказал приезжий бандит.
– Это случайно вышло. Мы в Лукоморск ехали по хорошему делу, да кто-то, видать, сдал нас местным сукам.
Он неторопливо расстегнул китель, задрал нательную рубаху, показывая Кумку сложную татуировку на груди:
– Убедил, бродяга?
– Почти, - сказал Кумок.
– Самое время послушать про хорошее дело, ради которого вы приехали в наши места.
– Саша, - проникновенно сказал бандит, приводя одежду в порядок.
– Я тебе что, кенарь или щегол безродный, чтобы петь на сухую да еще при этом в чужой руке?
Если ты не привык ездить в седле, то все очарование окружающего дня быстро исчезает, а поездка начинает оборачиваться страданиями. К концу дня и ходить начинаешь особо - кавалерийской походкой, но не потому, что зауважал в себе конника, а потому, что иначе ходить мучительно больно. Именно этого бойцы ЧОН тайно ждали от Антона, но как раз в седле он держался превосходно - он даже на малорослых тибетских лошадках в свое время поездил, на зебрах скакал, а это, братцы, хлестче, чем удержаться на дончаке, да еще расстроенном началом взрослой жизни и не забывшем о матери.