Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 1
Шрифт:
Впоследствии лицемерие станет не только чертой характера бывшего улана-монаха, но и его «последовательной политической манерой». Так, он будет личными письмами приветствовать Гитлера после вступления фашистских войск во Львов, в Киев, в день рождения фюрера. Ну а в 1944 году, когда оккупанты побегут на запад с советской земли, он пошлет поздравительное «откровенное» послание Сталину. Более того, отрядит специальную делегацию в Москву, в составе которой будет находиться его второй родной брат — настоятель мужского униатского монастыря Климент Шептицкий. Делегация засвидетельствует свое «высокое богоугодное» присутствие не только в патриаршестве, но и в Верховном Совете, в НКВД, где по поручению руководства их принимал мой отец.
Красноречие у святых отцов, толковавших о любви к родине, народу, о дружбе и мире, о великом подвиге советских и особенно
Но возвратимся в более раннее время, в 1914 год. Так вот, хотя Николай II и уловил расчетливость митро-полита-шпиона, хотя и сделал на письме Шептицкого красноречивую пометку: «Аспид», — это нисколько не повлияло на «арестантский режим» отца Андрея. В Киеве его содержали в наишикарнейшей городской гостинице «Континенталь», в Нижнем Новгороде — на частной квартире с полным комфортом. Не лишен он был особых привилегий и в Курске, где роскошествовал в выделенном для него особняке. И это несмотря на то, что «заключенный» вел активную работу «верховного униатского резидента», склонял к антиправославной и шпионской работе новых агентов. У него была налажена постоянная связь со своей святоюрской резидентурой во Львове. Шептицкий чувствовал себя вольготно даже тогда, когда русская контрразведка отыскала изобличающий его архив, о котором уже шла речь.
Правда, летом 1915 года арестантский режим для митрополита был несколько ужесточен. К тому времени военная ситуация для России значительно осложнилась. Русские войска вынуждены были оставить почти всю Галичину, Польшу, Прибалтику. Шептицкий потерял чувство меры и открыто благословил австрийскую армию на кровавый террор над галичанами, приветствовавшими «москалей» и тем самым «предавшими святое дело». Украинским же националистам и «вождям»-униатам отдал приказ выявить всех, кто оказывал содействие русским войскам и властям. После этого Шептицкого отправили в Суздальский монастырь, а оттуда — в Ярославль, прервав его активную резидентскую работу. Но это было чисто внешнее ужесточение режима по отношению к нему.
О том можно судить по такому факту. Ежегодно на содержание «святого» австрийского и немецкого шпиона царская казна выделяла столько же денег, сколько и на епископа Православной Церкви, то есть 4000 рублей. В то же время солдат царской армии, который в это время проливал кровь на фронтах мировой войны и которого Шептицкий, обращаясь к своей «пастве», призывал уничтожать везде и всюду, получал в год всего 18 рублей.
Еще более благосклонно отнеслось к униатскому пастырю Временное правительство. Так, тогдашний министр юстиции Керенский в марте 1917 года сообщил Шептицкому, что тот может сам выбрать место своего пребывания в России. Митрополит решил ехать в Петроград, где имел сильную, влиятельную агентуру. Там с помощью этой агентуры, а также знакомых из числа столичной аристократии ему удалось добиться возврата своего личного архива, в том числе и такого важного, изобличительного документа, как секретный акт, уполномочивающий Шептицкого проводить деятельность в интересах Ватикана в границах всей России. Получив оригиналы (заверенные копии остались в архивных делах русской контрразведки) почти всех материалов из своего Львовского тайника, Шептицкий развернул во всю мощь своей авантюрной деятельной натуры выполнение указаний духовного и разведывательного начальства. Сохранилась любопытная запись одной из многочисленных бесед Шептицкого с министрами Временного правительства. Основную причину всех бед бывшей Российской империи он видел в том, что, по его мнению, грубая, невежественная и слабая Православная Церковь подрывала у народа авторитет властей. Извечный враг России вдруг стал представляться ее неистовым радетелем.
«В первые же дни революции, — склонял он на свою сторону министров-временщиков, — я собственными глазами видел случаи, которые свидетельствовали, что в России нет более ненавистных представителей прошлого режима, как поп и полицай. Скажу вам больше, мой наблюдатель, полицейский пристав в Ярославле, сидит уже в тюрьме, а некоторые из православных священников побаиваются того, что разозленные толпы учинят над ними какое-то насилие. Порядок и послушание вы обновите лишь тогда, когда в этом
Хитроумный план Шептицкого предполагал с одного маху осуществить то, чего веками стремилась достичь католическая верхушка, — подчинить своему духовному влиянию народы России. Чтобы спастись от угрозы нарастающей революции, Временное правительство решило схватиться за «униатскую спасательную соломину». Оно не только приняло решение легализовать Греко-Католическую церковь в России, но и дало указание соответствующим инстанциям приглашать на все официальные «духовные совещания» назначенного митрополитом-шпи-оном его униатского экзарха Леонида Федорова.
Исполнению планов поголовного окатоличивания населения России помешала Октябрьская революция. Этого было достаточно, чтобы Шептицкий объявил анафему и революционным идеям, и большевизму, и советской власти. Его злоба и ненависть не знали предела, он чем только и как только не поддерживал любую авантюру и всех авантюристов, выступавших «со словом или с мечом» против Советов. Потому-то он стал организатором, вдохновителем и духовным наставником Украинской военной организации (УВО, позже ОУН), представлявшей диверсионное и шпионско-террористическое формирование националистов-боевиков.
О роли Шептицкого в деятельности УВО — ОУН убедительно говорит его переписка с одним из вождей «националистического провода» Коновальцем. После провала агрессии белополяков протав Республики Советов, когда панская Польша вынуждена была пойти на заключение мира, украинские националисты повели двойную игру.
«Теперь, когда Польша установила мир с Советской Россией, — писал Коновалец Шептицкому, — обстановка вынуждает нас волей-неволей поднять флаг борьбы против поляков. Иначе мы потеряем влияние не только в крае, но даже в лагерях интернированных… Однако, давая себе отчет в том, что нашим смертельным врагом все же и в будущем остаются большевики, флаг борьбы против поляков мы поднимаем, но борьбу с поляками будем вести только в той мере, в какой они вынуждают нас прибегать к самообороне. Так будет до того времени, пока поляки не поймут необходимость дать нам возможность жить и дышать. Все свои усилия и дальше мы будем направлять против большевиков, подготавливая против них свой последний удар».
Одобрение и благословение Шептицкого Коновальцу звучало так:
«Не имею, полковник, возражений ни против того, как Вы воспринимаете обстановку, что сложилась, ни против определенной Вами акции. Должен сделать только такие замечания. Представляю, что Вы поставили себе целью создать в крае украинскую мафию. Что же, в существующих условиях Вы имеете полный резон. Но помните: мир с большевистской Россией есть продолжение войны с ней иными способами. Вся сила удара Вашей организации и дальше должна падать на голову большевиков. Главное — добыть Украину».
Пожелания и советы митрополита Коновалец, другие оуновцы и вожаки Украинской военной организации воспринимали как приказы и действовали, следуя им. Несмотря на то что народ Галичины, страдая от жестокой польской оккупации, всячески противился ей и возлагал определенные надежды и на УВО, последняя была брошена вождями «украинской тайной мафии» не на борьбу с польскими захватчиками, а на ее сдерживание. Ведь любое широкое народное выступление против поляков — было существенной поддержкой патриотическим силам, стремившимся к воссоединению с Советской Украиной и Советской Россией. Вместе с тем, чтобы не потерять окончательно авторитет у широких слоев Галичины и подогревать те освободительные иллюзорные надежды, которые возлагались на УВО, украинские националисты все же предпринимали террористические акты против отдельных польских лидеров. К этому их настойчиво подталкивала также немецкая разведка, в которой вожаки УВО, к примеру Евгений Коновалец и его заместитель Андрей Мельник, стали своими людьми. В числе агентов немецкой разведки, возглавляемой полковником Вальтером Николаи (в прошлом — кайзеровский разведчик), было много бывших петлюровцев, украинских сечевых стрельцов и другого отребья, получавшего шпионские задания еще во время первой мировой войны.