Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 2
Шрифт:
Отец подробно описывал спецблок внутренней тюрьмы на Лубянке — он скорее напоминал гостиницу. Помещения, в которых содержались заключенные, можно было назвать камерами лишь условно: высокие потолки, нормальная мебель. Еду приносили из столовой и ресторана НКВД, по качеству она, конечно, сильно отличалась от тюремной. Однако место это было зловещим.
В этом здании находилась комендатура НКВД—МГБ. где в 1937–1950 годах приводились в исполнение приговоры в отношении лиц, осужденных к смертной казни, а также тех, кого правительство считало необходимым ликвидировать в особом, то есть несудебном, порядке.
В
Токсикологическая лаборатория была создана в 1921 году при Председателе Совнаркома В. И. Ленине, задолго до Берия, и именовалась «Специальным кабинетом»., Возможно, что Ленин просил Сталина достать ему яд именно из запасов этой лаборатории-«кабинета». Первым начальником лаборатории в 30-х годах был профессор Казаков, его расстреляли в 1938 году по процессу Бухарина. Научно-исследовательские работы по тематике лаборатории проводились специалистами Института биохимии, возглавляемого академиком Бахом.
Токсикологическая лаборатория в официальных документах именовалась «Лабораторией-Х». Начальник лаборатории, полковник медицинской службы, профессор Майрановский занимался исследованиями влияния смертоносных газов и ядов на злокачественные опухоли. Профессора высоко ценили в медицинских кругах. В 1937 году исследовательская группа Майрановского из Института биохимии была передана в НКВД и подчинялась непосредственно начальнику спецотдела оперативной техники при комендатуре НКВД—МГБ. Комендатура отвечала за охрану здания НКВД, поддержание режима секретности и безопасности и за исполнение смертных приговоров. В 60—70-х годах «Лаборатория-X» получила название Спецлаборатории № 12 Института специальных и новых технологий КГБ.
В своих воспоминаниях отец рассказывал об этой лаборатории так: «Вся работа лаборатории, привлечение ее сотрудников к операциям спецслужб, а также доступ в лабораторию, строго ограниченный даже для руководящего состава НКВД—МГБ, регламентировались Положением, утвержденным правительством, и приказами по НКВД—МГБ. Ни я, ни мой заместитель Эйтингон не имели допуска в «Лабораторию-X» и спецкамеру. Непосредственно работу лаборатории курировал министр госбезопасности или его первый заместитель. По поводу этой лаборатории до сих пор ходит много чудовищных слухов.
Проверка, проведенная еще при Сталине, после ареста Майрановского, а затем при Хрущеве в 1960 году, в целях антисталинских разоблачений, показала, что Майрановский и сотрудники его группы привлекались для приведения в исполнение смертных приговоров и ликвидации неугодных лиц по прямому решению правительства в 1937–1947 годах и в 1950 году, используя для этого яды. Мне известно, что подобного рода акции осуществлялись нашей разведкой за рубежом также и в 60—70-е годы. Об этом также говорил и писал генерал-майор КГБ Олег Калугин».
В архиве моего отца есть также и его заметки о «деле Валленберга»: «Допросы Валленберга вели офицеры разведки, чаше других — подполковник Копелянский, свободно говоривший по-немецки. Его уволили из органов в 1951 году из-за еврейского происхождения. Хотя участие Копелянского в допросах подтверждено документально — его фамилия значится
Дело Валленберга к началу июля 1947 года зашло в тупик. Он отказался сотрудничать с советской разведкой и был уже не нужен ни как свидетель тайных политических игр, ни как заложник — Нюрнбергский процесс закончился.
Похоже, Валленберг был переведен в спецкамеру «Лаборатории-Х», где ему сделали смертельную инъекцию под видом лечений. Но в то же время руководство страны продолжало уверять шведов, что ничего не знает о местонахождении и судьбе Валленберга. Медслужба тюрьмы не имела ни малейшего представления об этом, и его смерть была констатирована в обычном порядке. Однако министр госбезопасности Абакумов, очевидно осведомленный о подлинной причине смерти Валленберга, запретил вскрытие тела и приказал кремировать его.
Существовала специальная практика кремации тех, кто был уничтожен по особому правительственному решению: вскрытие тела не производилось, прах подлежал захоронению как невостребованный в общей могиле. Позднее власти очень неохотно признали, что прах таких известных людей, как Тухачевский, Якир, Уборевич, Мейерхольд и других, захоронен в этой общей могиле. Крематорий Донского монастыря тогда был единственным, поэтому, возможно, в одной и той же могиле лежит прах моего начальника, друга и наставника Шпигельгласа и одного из руководителей разведки Серебрянского. Весьма вероятно, что прах Валленберга и Берия захоронен там же».
Как следует из воспоминаний бывших сотрудников МГБ—КГБ, журнал специальных записей всех ликвидаций со ссылками на соответствующие решения высших инстанций в запечатанном конверте с надписью «Без разрешения министра не вскрывать» и грифом «Совершенно секретно» после ареста Берия был отправлен Суханову, помощнику Маленкова, заведующему Особым сектором Президиума ЦК КПСС. В 1966 году полковник Студников, сразу же после ареста моего отца сменивший его в должности начальника по разведывательно-диверсионной работе за границей, его заместитель Гудимович и полковник Василевский подтвердили в ЦК, что этот пакет был изъят из сейфа на Лубянке и передан в Особый сектор Президиума ЦК. С тех пор он находится в недрах архивов или уничтожен по указанию высшего руководства, так как содержит свидетельства прямой ответственности за акции, осуществленные «Лабораторией-Х», не только Ежова, Берия, Абакумова, Меркулова, но и высшего руководства страны — Сталина, Молотова, Маленкова, Булганина, Хрущева.
В июне 1993 года «Известия» опубликовали статью Максимовой «Валленберг мертв. К сожалению, доказательств достаточно», а газета «Сегодня» — статью Абаринова «Отмывают не только деньги, но и версии». В обеих статьях приводятся выдержки из документов, касающихся судьбы Валленберга.
Из служебной записки Вышинского, направленной в 1947 году Молотову, явствует, что в конце 1944 года правительство Швеции обратилось в Народный комиссариат иностранных дел СССР «с просьбой взять под защиту первого секретаря шведской миссии в Будапеште Рауля Валленберга».