Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 2
Шрифт:
Серов должен был обязательно обратиться к Хрущеву за разрешением на уничтожение материалов по делу Валленберга. Вполне вероятно, что после этого они и были уничтожены. Причина мне ясна: Молотов в феврале 1957 года был еще в силе и оставался весьма влиятельной фигурой в руководстве. Он, как и другие государственные деятели, имевшие прямое отношение к скандальным и преступным акциям, был заинтересован, чтобы документальные свидетельства исчезли.
Должно сохраниться и другое письмо Серова, в котором он обязан был доложить Хрущеву, что дело Валленберга уничтожено».
Последний раз дело Валленберга расследовалось по приказу Горбачева под наблюдением Бакатина,
К сожалению, архивы, как и рукописи, увы, горят и уничтожаются. Но следы остаются. Бывают находки совершенно случайные и неожиданные. Так, технический сотрудник в архиве КГБ, не имевший никакого отношения к расследованию дела Валленберга, обнаружил его дипломатический паспорт и личные вещи в пакете, выпавшем из увесистой пачки неразобранных документов.
Отец по этому поводу вспоминал: «После громкого скандала, вызванного выходом в свет моей книги на Западе, я написал в мае 1994 года по просьбе русско-шведской комиссии по делу Валленберга объяснение в учетно-архивный отдел Федеральной службы безопасности. Мой сын (Анатолии. — Авт.) беседовал с шведскими представителями: выяснение истины о деле Рауля Валленберга зависит в немалой степени и от шведской стороны, которая упорно отказывается предать гласности данные его отчетов о контактах с немецкими и американскими спецслужбами в 1941–1945 годах.
Я думаю, что когда-нибудь исследователи все-таки доберутся до наших и зарубежных архивных материалов, как это произошло с катынским делом, и поставят точку в запутанной и трагической истории Валленберга».
Попытка наших властей, надо сказать небезуспешная, скрыть правду о Валленберге напоминает дело о расстреле в 1940 году групп польских военнопленных в Катынском лесу под Смоленском и других местах. Лишь в 1992 году в прессе были опубликованы архивные материалы этого дела, в частности рапорт бывшего председателя КГБ Шелепина об уничтожении документов, связанных с преступной акцией. Стало известно, что Шелепин в 1959 году обращался к Хрущеву, чтобы получить разрешение на их уничтожение. Все это дает основание предполагать, что и с делом Валленберга поступили так же.
Хотя президент Борис Ельцин передал Леху Валенсе документы и дело о польских военнопленных вроде бы уже закрыто, покров тайны все еще не сброшен до конца. В извлеченных из архивов КГБ документах нет сведений, как планировалась и проводилась эта акция. Даже те, кто активно занимался вербовкой польских офицеров, не представляли, какая судьба ожидает военнопленных, отказавшихся сотрудничать с НКВД. Мой отец предполагал, что об этом знал Райхман, имевший отношение к польским делам.
Официальное сообщение правительства гласило, что польские военнопленные, находящиеся в лагерях, попали в руки немцев и были расстреляны. Действительно, некоторые польские офицеры были убиты из немецкого оружия. Тогда многие, и мой отец тоже, поверили этой версии.
«Впервые, — писал отец, — я услышал, что польских военнопленных расстреляли мы, от генерал-майора КГБ Кеворкова, заместителя генерального директора ТАСС в 80-е годы. Он сказал, что Фалин, заведовавший Международным отделом ЦК КПСС, в 70-е годы получил выговор от Андропова за проявленный интерес к катынскому делу и предложение начать новое расследование. Меня поразило, что, по словам Кеворкова, в ЦК больше всего были озабочены, как скрыть, что уничтожение польских офицеров было проведено
Говоря о преступном массовом уничтожении польских военнопленных и попытках Хрущева и Горбачева скрыть эту трагедию, надо отметить и то обстоятельство, что, возможно, расстрел поляков в 1940 году был своего рода мщением, сведением счетов с ярыми антисоветчиками, польскими офицерами, за уничтожение сорока тысяч (по разным документам разные цифры) наших военнопленных в польских концентрационных лагерях после поражения Красной Армии в 1920 году под Варшавой. Такой вариант не исключается, поскольку поляки обагрили свои руки кровью многих русских людей, как в Гражданскую войну, так и после нее, не говоря уже о советско-польской войне.
Здесь я считаю необходимым привести следующие выдержки из воспоминаний моего отца: «В 1953 году меня и Эйтингона обвинили в том, что мы организовывали ликвидацию неугодных Берия людей с помощью ядов на специальных конспиративных квартирах, в загородных резиденциях и эти убийства преподносили как смерть от несчастных случаев. Абакумов также обвинялся в уничтожении неугодных ему людей. Вопреки требованиям закона, ни в обвинительном заключении, ни в приговоре по нашим делам не фигурировали имена «наших жертв». И это не было случайностью или результатом небрежной работы следователей, нет, — они свое дело знали. Жертв просто не было, не существовало. В сведении личных счетов Берия и Абакумова с их противниками ни я, ни Эйтингон участия не принимали.
Все тайные ликвидации двойных агентов и политических противников Сталина, Молотова, Хрущева в 1930–1950 годах осуществлялись по приказу правительства. Именно поэтому конкретные боевые операции, проводимые моими подчиненными совместно с сотрудниками «Лаборатории-Х» против врагов, действительно опасных для Советского государства, как тогда представлялось, ни мне, ни Эйтингону в вину не ставили. Абакумову, лично отдававшему приказы от имени правительства о проведении операций, они также не ставились в вину. Берия же в 1945–1953 годах не имел к этим Делам никакого отношения и даже не знал о них».
Что касается всей работы «Лаборатории-Х», не только научной, надо полагать, она была хорошо известна как тем, кто занимался расследованием дела Берия и Абакумова, так и правительству и ЦК партии, наблюдавшим и направлявшим ход следствия по этим делам и определявшим его содержание.
В обвинительном же заключении по делу моего отца утверждалось, что именно он наблюдал за работой сверхсекретной токсикологической лаборатории, которая экспериментировала с ядами на приговоренных к смерти заключенных в период с 1942 по 1946 год. Сегодня хорошо известно, что это совершенно не так, поскольку это обвинение было снято при его реабилитации. В архивах ЦК КПСС и КГБ обнаружили утвержденное правительством Положение, регулировавшее всю деятельность этой лаборатории и порядок отчетности о ее работе. «Лаборатория-Х» отцу была неподконтрольна. Он не мог ни отдавать приказы ее начальнику Майрановскому, ни использовать яды против кого-либо, ни тем более проводить с ними эксперименты на людях, хотя эта «басня» пошла гулять после того, как на свет появились показания, выбитые у Майрановского, якобы участника сионистского заговора в МГБ, которого, кстати, никогда не существовало. Словом, вся спекуляция этими «показаниями» шла с целью дискредитировать отца и Эйтингона. Причем делали это люди, прекрасно отдающие себе отчет в том, что использование потерявших юридическое значение показаний против реабилитированных людей выставляет их самих в неприглядном свете.