Тайная жизнь
Шрифт:
Мы входим в контакт с другим. Все наши чувства и ощущения делятся на двоих. И это не столько восхищение, admiratio, и уж тем более не столько смешение, confusio, сколько слияние, fusio.
Чтение выволакивает мертвого из смерти (выкапывает другое, alter, из Другого, Alter). Любовь заставляет идти вместе тех, чьи органы разделены.
Я не знаю, с чем сталкивается в соитии женщина и как далеко она путешествует. Мужчина в соитии обретает место, откуда он вышел (исход). И проникает в прошлое.
Коагуляция,
Ut coeat lac. чтобы молоко сгустилось, створожилось. Коагулировалось.
Встреча заставляет сгуститься индивидуальность, которая обогащается новым разделенным чувством и тем, что соединяется с чем-то совершенно не похожим (женщина, смерть).
Чтение придает форму тому, что не поддается изображению, преобразовывает опыт читающего, вовлекает его в общение поверх времени; к нам возвращается впечатление уже виденного, уже передуманного, которое не могло высказаться само, без нас, языком, утратившим свою силу, как отпущенная пружина. Впечатление слова, попавшего точно в цель. Верно найденного слова. Слова проникновенного. Слова исступленного. Sed tantum die verbo et sanabitur anima mea.Слово помогает принять и сгустить все, что ты прожил. Возьми книгу, и твоя жизнь сразу же выйдет из изоляции, освободится от пут, изменится, преобразится. Чтение неподвластно слуху.Читать и любить — это познания, ниспровергающие знание; это бунт против того, что полагается делать или думать; это выход из семейной или групповой изоляции. Это значит отстраниться от общества с его нормой, и в то же время это значит примкнуть к сообществу мертвых — тех, кто писал и все делал вопреки этой норме. Это значит с помощью мертвых стряхнуть с себя воспитание. Тот, кто размышляет над книгой, и тот, кто размышляет в книге, встречаются, когда перед ними обоими внезапно возникает мысль, свободная, без тиранства. Страница за страницей встреча с мыслью приводит к тому, что вспыхивает восхищение этой новой мыслью, не совершающей насилия, не дорожащей силой своего воздействия.
Как мать и дитя, когда между ними нет ненависти.
<…>
Так же и в любви: согласимся, что оргазм, застилающий глаза и сотрясающий спальню разговором двух душ, — все это доказывает, что между любовниками нет непроницаемой перегородки. Сквозь эту щелку мы проникаем за стену половых различий и за грань смерти.
Расщелина, через которую мы выходим, через которую рождаемся на свет.
Эта расщелина приоткрытой книги. <…>
Неожиданно налетает затерянное в душе чувство — а за ним ошеломляющая разрядка. Внезапная, экстатическая ясность. Двое, слившиеся в объятиях, гетерогенны, и все, что до этого было рассеяно или отталкивалось, тянется друг к другу словно намагниченное.
Оба вышли из себя. Выход из себя по-гречески называется ekstasis, по-латыни — existentia. То, что двое разделили между собой, — не объятие, не оргазм, не размножение, весьма гипотетическое и, скорее всего, незамеченное, а экстаз. Экстаз гораздо важнее наслаждения.
Вместе выходят из этого мира те, кто любит друг друга. Эти двое ходят вместе. Вдвоем — вместе. С тем же успехом можно так сказать о читателе и писателе.
Изойти и впасть в экстаз — это одно и то же. Это суть тайной жизни.
Аргумент IV. Сообщить тайну — это значит отодвинуть засов, на который заперто сообщничество (тайны другого, alter, принимающей облик тайны соития). Сообщничество — это место, где хранится нагота другого. Это древнее хранилище не разделяет endo(близость
Акт соития — это ключ. (То, что отмыкает тело, отмыкает душу. Полная откровенность — это подоплека соития.)
Следствие. Мужчина никогда не должен доверяться женщине, которая не отдалась ему в своей наготе. Женщина никогда не должна доверяться мужчине, который не отдался ей в своей наготе.
Это следствие точно совпадает со словами Цирцеи Улиссу. И соответствует тому, что в конечном счетеУлиссу говорит Пенелопа.
Любовь узнается по тому, готовы ли влюбленные пожертвовать стыдливостью: каждый выставляет напоказ свои половые органы, осмеливается на бесстыдные действия, подчиняется непристойным прикосновениям. Это шаг за грань жертвы. Сожительство по данному Цирцеей определению толкает два пола к бесстыдству (обрекает на привыкание к бесстыдству).
Любовь узнается по тому, готовы ли влюбленные пожертвовать неприкосновенностью тела.
Она приносит в жертву покров, положение, род. Это принесение в жертву тайны тела. Обнажение вызывает чувство неловкости и утраты.
Сексуальное изучение тела возлюбленного ведет к покорению огромного мира, живущего напряженной жизнью. Нет в живом мире возбуждения, которое не вовлекло бы в возбуждение живой мир. Только некрофилы, почти трупы, завороженные, неспособные удивляться, наблюдают пассивно. Дети встают и подражают. Цветам нравится, чтобы на них смотрели. Солнце обожает ослеплять, чтобы любили его свет и его само (фотосинтез представляет собой яркий пример нарциссизма). Латук, руккола, салат-ромэн, шпинат и кресс-салат — все это его амурчики, его путти.
Связь между любовью и соитием очевиднее, чем между копуляцией и размножением.
По правде говоря, размножения не существует. Равенство между зачатием и соединением двух половых клеток не может служить определением любви.
Соитие изолировано во времени. Ни предвосхищение зачатия, ни то, что соитие предшествовало родам, не имеет ничего общего с плотским влечением и удовлетворенным сладострастием.
Связь между рождением и объятием ненадежна. Она недавняя. На протяжении тысячелетий о ней, возможно, не имели понятия. И даже если знали, то часто предпочитали ее не признавать. Она всегда или вывод, или логическое обоснование. Это всегда «будущее в прошедшем»: беременность и роды скажут о соитии.
Объятие не может ощущаться как неплодотворное. Его нельзя воспринимать как мертворожденного.
У всех животных, включая людей, не размножение толкает самцов и самок громоздиться друг на друга.
Долгое время ни роды, ни весна не были последствиями.
Они были самим временем. Первым временем времени. Primus tempus. Единственным временем.
Именно весна лежит в основе пятого аргумента. Соитие влечет за собой: 1) тургор пениса (метаморфозу чаровника); 2) ускорение двух несинхронных ритмов (сердце и дыхание), которое его сопровождает.
Этот тургор и это ускорение стремятся к синхронизации, а потому вводят в состояние, чреватое будущим, полное отзвуков будущего. Это ликование неотвратимости. Это движение, направленное на поиск синхронности, устремленное к объятию, которое само себя подстегивает и заводит, — назовем его стремительностью. Мы можем избавить стремительность от ее отрицательной репутации. Не эякуляция преждевременна. Преждевременна радость. Всякий оргазм — это внезапно настигающая неотвратимость. Наслаждение всегда вырывают силой.