Тайная жизнь
Шрифт:
Предлагаю называть рождение голоса словом «прощай». Крик, заставляющий сделать вдох, навсегда говорит «прощай» миру, в котором мы не дышали. Клятвопреступление — это первая боль. Рождение всегда homeless [126] . Или Heimatlosigkeit [127] . Утрата первых ощущений — таков первый крик, дающий толчок дыханию и новому легочному ритму, который отныне всегда будет соперничать с предшествовавшим ему сердечным ритмом. Когда тебя бросают — это всегда на дне памяти.
126
Бесприютно,
127
Утрата родины, бесприютность ( нем.).
Само прощание связано с музыкой, как несинхронность двух ритмов разного возраста (двух неодновременных один другому ритмов, старинного продолжающегося, en continuo, сердечного — и недавнего, гулкого и легочного, en melos, в языковой кабале).
Существует другой мир внутри взгляда — этот взгляд видит, но не видит мира.
Существует блуждающий взгляд. Всем, кто видел, как умирают, знаком этот запредельный взгляд: смутный, странно открытый, нездешний, озабоченный взгляд умирающих.
Я с дрожью вспоминаю один умоляющий взгляд.
Взгляд, который уже не в силах ни на чем задержаться.
Были также взгляды, которым не удавалось сосредоточиться. Остановиться.
Последний взгляд женщины, которую я любил больше всего; он блуждал в пространстве, внутри которого оставался я. Она еще жила.
Взгляды, повернутые внутрь, свойственные страдающим.
Взгляды тех, кого гложет уже нечто иное.
Взгляды, всегда упорно пытающиеся смотреть мимо того, что их тревожит.
Взгляды, уже прикованные к смерти, которую видят внутри самих себя.
Взгляды уже по ту сторону, навсегда по ту сторону тех, чья жизнь утекает вовне.
Поражение настигает нас изнутри. Во внешнем мире поражения нет. Природа, небо, ночь, то, что скрыто ночной тьмой, дождь, тропический лес, пустыня, вулкан, ветры — всего лишь долгий слепой триумф.
Аргумент VIII.
Я не могу медитировать с открытыми глазами.
Я не могу слушать музыку с открытыми глазами.
Я не могу любить с открытыми глазами.
Любопытство можно определить так: это мучительная жажда увидеть то, что за пределами видимого. Человек — это вид, для которого видимое представляет помеху.
Любопытство возникает из невидимой сцены.
Его изобретение — одежда, а то и стена.
Одеждой словно бы прикрывается тот, кто показывает. То, что появляется, создает помеху. Слух до рождения опережает зрение. Словно кожура, видимое создает помеху предшествующему миру. Музыку увидеть нельзя. Все, что мы видим, все, что старается быть увиденным, делает вид, будто что-то скрывает.
Что под полой плаща у Ноя?
Что за порогом Эа? [128]
Что позади ночи, когда темно?
Внутри этого мира есть другой. Запахи искушают.
Аромат — это желание невидимого.
Начиная с детства, с самого детства, я страстно мечтал изучать незнакомые дома вслепую.
Играть в незнакомый дом на ощупь было больше чем одинокая игра. Это было непреодолимое любопытство, в котором преобладала
128
Эа— божество мудрости, подземных вод и подземного мира, культурных изобретений в шумеро-аккадской мифологии.
Я бы хотел сделать своей специальностью поиски в темноте.
Это всегда было сложное, запутанное, лабиринтообразное предприятие, связанное с резким перепадом температур, потому что прежде туалеты никогда не устраивались внутри домов. Мои ноги обладали каким-то неясным знанием, какого никогда не было у моей души. В темноте они знали все; пол, скрипящие половицы; подошвы моих ног неожиданно погружались в теплые ковры, они заглушали звук, из-за этого терялось ощущение пространства; неожиданный плиточный пол, холодный камень сада, пыль земли. Ноги и уши были руками и глазами этого узнавания. Уханье совы или шум крыльев сипухи в листве. Свет луны, внезапные облака — расчленение мира уже тогда было моим пороком. Отпечатки моих пальцев на теплой меди дверных ручек или на более прохладном и липком фаянсе. Не было загородного или нового дома, где бы я не вставал и не блуждал по ночам.
Сочинять тексты или говорить «прощай» — это значит блуждать в подобной ночи. Это значит пускаться в такие же исследования в неведомом доме мира. Прощание — такая же радость.
Любить и искать — родственные понятия. Это значит разузнавать, наводить справки, принимать близко к сердцу, хранить тайну, это значит зачинать и рожать ребенка, доверчиво обнажаться, интересоваться деталями, ощущать, хранить в своем сердце. Катон Старший так определял любовь: «Душа влюбленного живет в чужом теле».
Марк Порций Катон предупреждал человечество против этого таинственного и глубоко нарушающего супружескую верность поселения образа одного человека в теле другого.
Любовь и смерть — это одно и то же. И та и другая уносят в другой дом (одна — в дом живого супруга, другая — в могилу мертвого супруга). Существуют два захвата, или два похищения: Эрос и Танатос. Оба берут начало в Гипносе по причине снов, полных непроизвольных образов, посещающих человеческое тело; ни один хозяин дома их не встречает, не удерживает и не изгоняет. Аид и Эрос являются двумя ликами Гипноса. Источник любви и смерти у людей сродни ночному raptus [129] .
129
Похищение, захват (лат.).
Тени — то, чего желает Эрос, те, о ком скорбит жизнь, те, о ком мы грезим, — могут быть неразличимы.
Ночь изначальнее сексуальности: это глубина внутреннего неба, где читают себя подлинные звезды, где они правят, созерцают и развеивают собственные чары.
Вселение куда-нибудь — это всегда движение внутрь (в тело, в душу, которая, впрочем, есть всего лишь внутреннее тело, в природу, в сон: всегда полости, пещеры, чрева, могилы).
Вселение стремится внутрь, потому что первый domus— это внутреннее пространство, темная и живородящая эндоскопия, чрево, пригодное и для вынашивания, и для заглатывания, — или еще более точно: «здесь» на полпути между чревом и вульвой.