Тайник
Шрифт:
— Господи, да ты и вправду знала, — сказала Маргарет хрипло. — Ты знала, что он планирует ее соблазнить, и даже не попыталась остановить его. Ведь ты считала — ты всегда так считала, — что чертов Ги — совершенство и все, что он делает, благо, и не важно, если кому-то это повредит.
«Рут, я хочу этого. И она тоже».
— Да в конце концов, разве имело какое-то значение то, что она стала последней в длиннющем списке соблазненных им женщин, мимо которых он просто не смог в свое время пройти? Разве имеет какое-то значение то, что, соблазнив ее, он совершил предательство, которое нельзя ничем загладить? А он
Рут опустила руку, которая тряслась так, что толку от нее никакого не было. Да, Ги грешил. Она это признает. Но он никогда не делал этого намеренно. Он никогда ничего не планировал заранее… и даже не думал… Нет. Он не был таким чудовищем. Просто однажды она пришла, и с его глаз словно упали шоры, как падали всегда, когда он внезапно видел женщину, и так же внезапно им овладевало желание, и он уже не мог удержаться, потому что «это она, Рут, та самая». Все женщины Ги были только из этой категории, чем он и оправдывал свои поступки. Поэтому Маргарет была права. Рут знала о грозящей опасности.
— Ты следила за ними? — спросила Маргарет.
До сих пор она смотрела на Рут со спины и видела только ее отражение в зеркале, но теперь подошла и встала так, чтобы Рут пришлось смотреть ей в лицо, а на случай, если та отвернется, Маргарет выхватила у нее помаду.
— Так было дело? Ты была там? Тебе надоело играть при Ги роль Босуэла [23] с иглой, и ты решила сыграть активную роль в драме жизни. Или ты заделалась любопытной Варварой? Или, как Полоний в юбке, спряталась за гобеленом?
23
Граф Босуэл — фаворит и третий муж королевы Шотландской Марии Стюарт.
— Нет! — вскрикнула Рут.
— А, значит, держала нейтралитет. Что бы он ни вытворял.
— Неправда.
Это было выше ее сил — терпеть свою собственную боль, переживать из-за убийства брата, быть свидетелем крушения надежд, любить людей, находящихся в конфликте друг с другом, да еще и наблюдать круговорот преступных страстей Ги, неизменный даже в финале. Все шло по заведенному порядку. Даже после того, как он в последний раз сказал ей: «Это точно она». Это была не она, но он должен был сказать себе эти слова, ведь иначе ему пришлось бы взглянуть в глаза правде о самом себе и признать, что он — старик, так и не справившийся с горем, которому никогда не предавался. Да он и не мог позволить себе такую роскошь, ведь наказ «заботься о сестренке» стал для него девизом, который он мысленно начертал на своем воображаемом гербе. Так разве она имела право призывать его к ответу? Какие требования могла она ему предъявить? Чем угрожать?
Ничем. Она могла только уговаривать. Но уговоры не возымели действия, потому что были обречены в тот самый миг, когда он снова сказал: «Это она», как будто не повторял тех же самых слов раз тридцать. И тогда она поняла, что
Так что Маргарет ошибалась, по крайней мере, в этом. Она не была Полонием в юбке, который подсматривает и подслушивает, чтобы подтвердить собственные подозрения, а заодно и получить удовлетворение вприглядку. Она все знала. И пыталась воздействовать на брата словами. Когда это не помогло, она приняла меры.
И что? Теперь она расхлебывала последствия.
Рут знала, что искупление неизбежно. Маргарет хочет заставить ее поверить, будто для этого достаточно будет выцарапать законное Адрианово наследство из юридического болота, которое Ги создал именно для того, чтобы сын не добрался до его денег. Но это потому, что Маргарет верит в быстрое решение проблемы, нараставшей годами.
«Как будто деньги могут заменить в жилах Адриана кровь и избавить его от немощи, которая его гложет», — подумала Рут.
В гостинице «Адмирал де Сомаре» Рут допила свой кофе и положила деньги на стол. Не без труда надела пальто, на ощупь застегнула пуговицы и повязала шарф. Снаружи тихо падал дождь, но просвет в тучах со стороны Франции обещал, что может еще распогодиться. Рут надеялась на это. Она приехала в город без зонта.
Ей нужно было пройти по Бертело-стрит снизу вверх, что оказалось для нее совсем не просто. Сколько еще она продержится, сколько месяцев, а может быть, и недель осталось до того дня, когда она не сможет подняться с постели и для нее начнется последний отсчет, спрашивала она себя. Хотелось надеяться, что немного.
В верхней точке подъема от Бертело-стрит ответвлялась Нью-стрит и уходила вправо, к зданию королевского суда. В этом районе открыл свой офис Доминик Форрест.
Рут вошла и обнаружила, что адвокат только вернулся с утренних визитов. Если она не откажется подождать минут пятнадцать, он примет ее. Ему нужно сделать два телефонных звонка, очень важных. Может быть, она выпьет кофе?
Рут отклонила это предложение. Садиться она тоже не стала, так как сомневалась, что сможет встать без посторонней помощи. Она взяла номер журнала «Кантри лайф» и стала делать вид, будто рассматривает фотографии.
Обещанные пятнадцать минут еще не истекли, а мистер Форрест уже пришел за ней. Когда он окликнул ее по имени, вид у него был серьезный, и она подумала, уж не стоял ли он все это время в дверях своего кабинета, наблюдая за ней и прикидывая, сколько еще ей осталось. Рут казалось, что она ловит подобные взгляды на каждом шагу. Чем больше усилий прилагала она к тому, чтобы казаться нормальной и незатронутой болезнью, тем более пристально следили за ней окружающие, точно ждали, когда она выдаст себя.
В кабинете Форреста Рут села, понимая, что если во время их разговора она останется стоять, это будет выглядеть странно. Адвокат попросил у нее разрешения выпить чашечку кофе. Он сегодня на ногах с самого утра, так что ему просто необходимо немного взбодриться. Может быть, она не откажется от кусочка кекса?
Рут сказала: нет, ей ничего не нужно, она сама только что пила кофе в «Адмирале де Сомаре». Подождала, пока мистер Форрест выпьет свой кофе с ломтиком местного фруктового кекса, и только тогда пустилась в объяснения о цели своего визита.