Тайнопись плоти

Уинтерсон Дженет

Эльджин, очутившись внутри, почувствовал сильную дурноту. Его окружило собственное детство — запах формальдегида смешивался с запахом мятных леденцов. За этим прилавком он делал уроки. Долгие вечера в ожидании, пока родители не заберут его домой. Иногда он засыпал прямо в магазине, в одних трусах и серых носках, положив голову на таблицу логарифмов. Исав тогда сгребал его в охапку и переносил в машину. Эльджин помнил отцовскую ласку только сквозь пелену снов. Исав был суровым родителем, но при виде детской головы, склоненной на прилавок, не достающих до пола ног, проникался нежностью

к мальчику и шептал ему на ухо что-то утешительное о лилиях долин и о земле обетованной.

Воспоминания острой болью пронзили Эльджина, пока он стоял и смотрел, как отец медленно снимает черный пиджак и облачается в аптекарский халат. Видно было, что привычные действия приносят ему успокоение: он даже не взглянул на сына, а вместо этого уткнулся в книгу заказов, бормоча что-то себе под нос. Прождав некоторое время, Эльджин кашлянул и сообщил, что ему пора. Отец молча кивнул. Эльджин и не ожидал от него ответа.

— Я могу что-то для тебя сделать? — спросил он.

— Можешь ли ты мне объяснить, почему умерла твоя мать?

Эльджин кашлянул еще раз. Он был в отчаяньи.

— Отец, но маме было много лет, у нее уже просто не было сил.

Исав покачал головой вверх-вниз, вверх-вниз.

— На все Господня воля. Бог дал. Бог и взял. Сколько раз я сегодня это уже повторял? — Он замолк, повисла долгая пауза. Эльджин еще раз кашлянул.

— Мне надо идти.

Шаркая, Исав зашел за стойку, нашарил под ней большую выцветшую банку и насыпал сыну в коричневый кулек мятных леденцов.

— Ты кашляешь, мой мальчик. Возьми вот это.

Эльджин сунул кулек в карман пальто и вышел на улицу. Он шел быстро, торопясь как можно скорее покинуть еврейский квартал, и как только дошел до магистрали, взял такси. Прежде чем залезть в машину, он выбросил кулек в урну на автобусной остановке. То была его последняя встреча с отцом.

Когда Эльджин маниакально взялся за исследования карциномы, он не предполагал, что это принесет большую выгоду ему самому, чем его пациентам. Он использовал компьютерные модели, чтобы имитировать быстрое размножение злокачественных клеток. В генной терапии он видел наиболее вероятный путь решения проблем тела, восставшего против себя самого. Очень сексапильная медицина. Генная терапия была тогда на переднем крае науки, на ней делались имена и состояния. Американская фармацевтическая фирма соблазнила Эльджина и вознесла его из аптекарского магазинчика в исследовательскую лабораторию. Больниц он все равно никогда не любил.

— Сейчас, — сказала Луиза, — он вряд ли сможет правильно налепить пластырь, однако знает все о раке. Все, кроме того, от чего он возникает и как его лечить.

— Звучит несколько цинично, тебе не кажется?

— Эльджина не волнуют люди. Он их никогда и не видит. Он уже лет десять не был в обычной палате. По полгода проводит в своей лаборатории в Швейцарии, в которую вложены многие миллионы фунтов, и смотрит на экран компьютера. Жаждет совершить великое открытие. Получить Нобелевскую премию.

— Но что плохого в честолюбии?

Она рассмеялась.

— С честолюбием-то все в порядке. Не в порядке он сам.

Интересно, смогу ли я жить с Луизой?

Мы

легли, и мои пальцы поползли по изгибу ее губ, прямому строгому носу, прекрасному и требовательному.

Однако изгиб губ носу не соответствовал — рот ее был скорее чувственным, чем серьезным. Полным, соблазнительным, слегка жестоким. Вместе с носом он производил странное впечатление аскетической сексуальности. Проницательность и желание вместе. Луиза была римским кардиналом, целомудренным во всем, если не считать красивых мальчиков-певчих.

Вкус Луизы в сексе не соответствовал вкусам конца двадцатого века, в соответствии с которыми нужно все открывать, а не скрывать. Ей нравилось поддразнивать, возбуждать неторопливо, когда игра ведется между равными, только равными быть им не всегда хочется. Она не принадлежала к типу женщин, который описывает Д.Г.Лоуренс: никто не мог бы овладеть Луизой просто в силу животной неизбежности. Ее нужно было брать целиком. Ее разум, сердце, душа и тело оставались сиамскими близнецами. Ее нельзя было отделить от нее самой. Она предпочитала безбрачие случке.

Эльджин и Луиза давно уже не занимались любовью. Она постоянно у него отсасывала, но не позволяла ему проникать в себя. Эльджин воспринимал это, как соблюдение условий их договора, и Луиза знала, что он ходит по шлюхам. Его склонности неизбежно выявились бы и в более традиционном браке. Нынешнее его хобби заключалось в том, чтобы летать в Шотландию и купаться там в овсяной каше, пока пара кельтских гейш ублажала его пенис резиновой перчаткой.

— Он патологически стесняется раздеваться перед посторонними, — рассказывала Луиза. — За исключением его матери, я одна видела его неодетым.

— Зачем ты с ним тогда остаешься?

— Раньше, пока он окончательно не помешался на работе, он был хорошим другом. И я была достаточно счастлива с ним — и живя при этом своей собственной жизнью. Пока не произошло одно событие.

— Событие?

— Да, я в парке увидела тебя. Это было задолго до того, как мы с тобой познакомились.

У меня не хватило духа расспрашивать ее подробнее. Мое сердце и так слишком часто билось, мною овладели одновременно возбуждение и усталость, как это бывает, когда выпьешь на пустой желудок. Но что бы она ни имела в виду, я пока не смогу с этим справиться. Лежа на спине, я бездумно разглядываю причудливые тени на стене. Недалеко от камина стоит декоративная пальма, и тени ее листьев постоянно меняют очертания. Это вам не уютное гнездышко.

В последовавшие за тем часы, полные прерывистой дремоты, меня не покидала легкая лихорадка, с которой я обычно выбираюсь из страсти или треволнений. Мне казалось, что маленькая комната полна привидений. Призрачные фигуры заглядывали в окна сквозь муслиновые занавески, перешептываясь друг с другом тихими голосами. Какой-то человек стоял, греясь у низкой каминной решетки. В комнате не было ничего, кроме большой деревянной кровати, и она плыла по воздуху, плавно покачиваясь. Мы были окружены руками, лицами, сливавшимися вместе, клубившими и таявшими в воздухе, то громадными и четкими облаками пара, то лопавшимися, как детские мыльные пузыри.