Тайнопись

Борхес Хорхе Луис

Чужак

В святилище дремлет меч. Я, один из священников храма, его никогда не видел. Другие общины почитают бронзовые

зеркала или камни. Думаю, в давние годы их выбирали за редкость. Говорю совершенно открыто: синтоизм — самый свободный из культов. Самый свободный и самый древний. У нас есть старинные письмена, которых уже не видно. Исповедовать синтоизм могут даже олени и росы. Он учит трудиться как должно, но не предписывает морали. Не утверждает, что каждый ткет себе свою карму. Не устрашает мукой и не подкупает наградой. Его приверженцы вправе идти за Буддой или за Иисусом. Он почитает Императора и умерших. Верит, что человек после смерти становится богом и охраняет близких. Верит, что дерево после смерти становится богом и охраняет деревья. Верит, что соль, вода и музыка очищают. Верит, что божества неисчислимы. Утром нас посетил старый поэт, слепой перуанец. Сидя на галерее, мы делили с ним ветер из сада, запах сырой земли и песнь пернатых божеств. Через

переводчика я толковал ему нашу веру. Не берусь судить, что он понял. Западные лица — как маски, по ним ничего не заметишь. Он обещал, вернувшись в Перу, вспомнить нашу беседу в стихах. Выполнил ли, не знаю. Не знаю, сойдемся ли снова.

Тайнопись

Безмолвно — дружелюбная луна (почти что по Вергилию) с тобою, как в тот, исчезнувший во мгле времен, вечерний миг, когда неверным зреньем ты наконец нашел ее навек в саду или дворе, истлевших прахом. Навек? Я знаю, будет некий день и чей-то голос мне откроет въяве: "Ты больше не посмотришь на луну. Исчерпана отпущенная сумма секунд, отмеренных тебе судьбой. Хоть в целом мире окна с этих пор открой. Повсюду мрак. Ее не будет Живем, то находя, то забывая луну, счастливый амулет ночей. Вглядись позорче. Каждый раз — последний