Тайны архива графини А.
Шрифт:
— Какое несчастье, — перекрестившись, произнесла Азалия Ивановна, обрусевшая немка, вдова нашего ближайшего соседа, пережившая не только мужа, но и своих детей и, несмотря на, мягко говоря, преклонный возраст, еще полная сил и энергии.
Ей было без малого сто лет, но она сохранила все свои крупные с желтизной зубы, очень гордилась этим обстоятельством и при всяком удобном случае демонстрировала их в чересчур широкой улыбке.
Но сегодня она почти не улыбалась. С недавних пор смерть любого человека напоминала ей о собственном возрасте и заставляла
Она большую часть жизни прожила в России, но тем не менее сохранила небольшой акцент, а отдельные слова до сих пор употребляла в совершенно неожиданном смысле, вызывая улыбки на лицах собеседников. Впрочем, свой родной язык она забыла совершенно, и лишь делала вид, что понимает меня, когда я переходила на немецкий.
— Совершенно несмышленая история, — и на этот раз рассмешила она присутствующих, скорее всего, имея в виду слово «немыслимая». — Бедный мальчик. Кому он помешал?
Мальчиком она назвала Синицына. По той причине, что называла так всех мужчин моложе шестидесяти, и это уже давно никого не удивляло.
— Без женщины тут не обошлось, — глубокомысленно заметил другой мой сосед, старинный приятель моего батюшки, в молодости служивший в гусарах и до сих пор носивший пышные усы.
Он был тезкой знаменитого Дениса Давыдова и всю жизнь старался на того походить, знал многие его стихи, в том числе и не самые скромные. И, выпив рюмку-другую, цитировал их по памяти и забористо хохотал.
— Почему вы так думаете, Денис Владимирович? — спросила я только для того, чтобы поддержать разговор.
— Не стоило бы этого говорить о покойном, но по женской части этот молодой человек был не промах, — ответил он с явным одобрением и совершенно по-гусарски провел рукой по усам.
Это высказывание явилось для меня полной неожиданностью.
Уже второй человек за последние два дня подобным образом характеризовал Павла Семеновича. При том, что ничего подобного о нем до этого я никогда не слышала. «Что это — совпадение?» — подумала я.
— Вас послушать, Денис Владимирович, так все мужчины представляются павианами, — с иронической улыбкой произнесла четвертая участница нашего импровизированного застолья, Софья Игоревна — моя ровесница, довольно приятной внешности и неглупая, но с юности усвоившая дурную привычку обо всем говорить в ироническом смысле. Может быть, благодаря этому и оставшаяся старой девой.
Мужчины просто боялись попасться ей на язычок. А в последнее время она стала курить и не вынимала пахитоски изо рта. И, на мой взгляд, потеряла большую часть своего обаяния.
С Денисом Владимировичем у них были натянутые отношения, может быть, потому что по отношению к себе Софья никакой иронии не допускала. А Денис Владимирович не упускал случая отпустить пары шуток в ее адрес и считал «синим чулком». Поэтому их разговор порой больше напоминал боевые действия.
— А по-вашему мнению, милая Сонечка, мужчины боятся женщин, как черт ладана! — прищурившись, отпарировал старик и ухмыльнулся в усы, когда в ответ на его намек
Подобные сцены я наблюдала каждый свой приезд. Неторопливая деревенская жизнь имеет свои незыблемые традиции и не меняется десятилетиями.
Но если в начале я досадовала на этот визит, то теперь у меня появилась надежда, что из этих разговоров я смогу почерпнуть для себя что-то полезное.
Именно благодаря тому, что деревенская жизнь не богата на события, в памяти местных жителей хранится бездна сведений о жизни любого мало-мальски заметного члена общества. А Синицын был, как оказалось, здесь фигурой достаточно известной, если не сказать скандальной.
— А вы хорошо знали Синицына, Денис Владимирович? — спросила я немного погодя.
— Что хорошо — не сказал бы, — ответил старик, — но пару раз встречались. С отцом-то мы его не очень ладили. Вздорный был человечек…
— При каких же обстоятельствах?
Прежде, чем ответить, старик с довольным видом откашлялся, видимо предстоящий рассказ был не лишен для него занимательности.
— Дело давнее, тому уж лет шесть. Только не так уж часто мне приходилось быть участником в подобных… экзерсисах.
— У меня такое ощущение, что вы, по обыкновению, собираетесь рассказать что-то неприличное, — мстительно перебила его Софья, но Денис Владимирович только отмахнулся от нее, как от мошки, не заслуживающей внимания.
— Мне случалось в молодости попадать в подобные истории, но чтобы на старости лет угодить в секунданты…
— В секунданты? — не поверила я своим ушам, поскольку совершенно точно знала, что Синицын никогда не держал в руках пистолета, и представить его в качестве дуэлянта не могла при всем желании.
— Представьте себе, — подтвердил Денис Владимирович и не торопясь раскурил трубку, прежде чем продолжил. — Приезжает ко мне вечером из своего Лисицына, я уже собирался спать… Дело было осенью, а об эту пору я ложусь рано…
— Его кто-то вызвал на дуэль? — не утерпела я, поскольку знала любовь Дениса Владимировича к лирическим отступлениям, а надо ли говорить, насколько интересна мне была эта история.
— Если бы… — ухмыльнулся старик. Некоторое время он с таинственным видом пыхтел трубкой, испытывая наше терпение, но наконец удовлетворил наше любопытство: — Он сам рвался в драку. И непременно на самых жестких условиях. То есть требовал возобновления поединка в случае легкого ранения или промаха одного из противников.
— Господи, да с кем же он собирался драться? — воскликнула Софья, позабывшая про свою обиду и заинтригованная не меньше меня. Даже Азалия Ивановна, позабыв про угощенье, слушала рассказ своего соседа по столу, для удобства приставив ладошку к уху.
— Прошу прощения, — развел руками Денис Владимирович, — но этого я вам сказать не могу. Так сказать, дело чести, поскольку человек это известный, и вы можете расценить его поведение как недостойное… Поскольку повел он себя не самым, так сказать, героическим образом.