Тайны Чернолесья. Пробуждение
Шрифт:
Виллем скривился в усмешке, и его, до этого казавшееся прекрасным лицо, стало отвратительным и даже пугающим. Девушка хранила себя для избранного, а упала в объятия обольстительного чародея. Виллему стоило только рассказать ей красивую историю, наобещать любовь до гроба и скорое свое возвращение, зачаровать ее простенький амулет на память. «Каждая женщина продажна, дело только за ценой», — довольный собой подвел итог размышлениям всадник, и, пришпорив коня, продолжил свой путь.
«Да, кажется здесь», — подумал Виллем. Он был именно на этой опушке Чернолесья в день своей инициации. Вот на краю обрыва камень судьбы, на первый взгляд обычный серый булыжник, но даже два года спустя чародей хорошо помнил, как при прикосновении камень стал нижней ступенькой лестницы, уходящей в небеса. Он помнил, как сжалось в благоговейном трепете сердце, при виде спускающейся по ступенькам навстречу
— Я посредственность, никчемность, — бормотал юноша, рассматривая врученный ему зеленый камешек с затейливым узором.
Виллем отмахнулся от навалившихся воспоминаний, словно от назойливой мухи. Еще ничего не потеряно. Эти годы он упорно изучал древние фолианты, практиковал сложные заклинания, не жалея отнятых за использованную силу недель и месяцев молодости. Но все вернется обратно. Все сделано верно, он сумеет… он станет великим чародеем на зависть недоброжелателям, этим выскочкам. Он еще докажет всем, чего он стоит на самом деле. Со злобой и отчаянием в сердце, он коснулся древнего камня, не обратив внимания, как тревожно, будто предостерегая, зашумели вековые дубы Чернолесья, как пронзительно закричала в глубине леса ночная птица, а звезды в небе заволокло черной пеленой.
Лестница поднялась в небо. Как и в прошлый раз, в мерцающей дымке, он увидел Светлую Деву в белоснежном одеянии. Но спускаться к чародею она не спешила, и на лице ее он не заметил улыбки, напротив, показалось, что недовольные складки пересекли лоб богини.
— Ты был упорным, чародей, ты умен и терпелив, — слова Светлой Девы не доносились до него, а словно звучали в голове, — но деяния твои идут от сердца твоего, а оно ожесточилось, наполнилось завистью и злобой. Научись прощать, научись любить, открой себя для добродетели и возвращайся вновь в Чернолесье…
Видение исчезло, Виллем ощутил обиду, которая страшной болью пронзила все его тело. Собрав последние силы, со злостью и отчаянием, он погрозил кулаком в небо:
— Ты такая же баба, как все! Подлая, мерзкая баба!
В небе над Чернолесьем снова засияли звезды. Дубы печально шелестели вслед закутавшемуся в плащ ссутулившемуся чародею. Ему казалось, что все вокруг, даже деревья, птицы и камни смеются над его слабостью. А внутри Виллема уже кипела, пока что не находя выхода, отчаянно рвалась наружу новая сила, родившаяся в отчаянии и боли, насквозь пропитанная обидой, злобой и завистью…
Забившись в дальний угол придорожного трактира, спрятавшись от всех, Виллем топил свое горе в дешевом вине. Он потерял счет времени, разочаровался в идеалах и дерзких стремлениях юности, бессильно сжимая кулаки, проклинал всех и вся. И не добродетель наполняла его, а тихая бессильная злость червем пожирала и без того уже ожесточившееся сердце. А еще это странное ощущение, поток силы, рвущийся наружу. Эта сила была совсем не той, к которой он привык раньше, она не согревала, а жгла изнутри, причиняя боль, но в то же время, опьяняя разум сильнее вина, даря какое-то странное наслаждение от осознания ее невероятных масштабов.
Сквозь пьяную поволоку Виллем не сразу разглядел присевшую напротив него молодую женщину. А разглядев, отмахнулся, приняв неожиданную гостью за игру воображения. Она в ответ улыбнулась снисходительно и закинула ногу на ногу. Обворожительна, ничего не скажешь! Гибкая, как и полагается, со всеми женскими прелестями, в костюме для верховой езды, отороченном соболиным мехом. Смоляные волосы до плеч, густые брови, словно нарисованные углем на бледном лице, мутно-зеленые как омут глаза, ярко-красные губы, навевающие не совсем пристойные мысли. Не спрашивая разрешения, красотка улыбнулась, подтянула к себе бутыль вина и, опустошив из горла до самого дна, как ни в чем не бывало, встала и протянула руку Виллему:
— Пойдем, не бойся.
— Я и не боюсь, я знаю, кто ты.
А черноволосая уже увлекала пошатывающегося мужчину в комнаты для постояльцев, под одобрительные и в то же время завистливые взгляды присутствующих.
— Никто больше не посмеет смеяться над тобой, — шепнула она, и чародей, почувствовав ее горячее дыхание над самым ухом,
2
Наверное, я задремала. Видимо бессонная ночь не прошла бесследно — когда открыла глаза, то солнце стояло уже довольно высоко и уже припекало. Испугавшись, что уже прошло много времени, я рывком вскочила, запутавшись в плаще. Одевшись в высохшую на ветерке одежку, стала собирать все то, что выпало когда я разворачивала плащ. На траве оказался еще один сверток с хлебом и куском мяса, довольно большой, надо сказать, фляга с водой, охотничий нож в чехле и огниво. Не трогая пока этих запасов, я наскоро перекусила тем хлебом, что взяла сама, надела еще сырые ботинки, освободив лукошко, и затолкала в него все, что осталось. Ну, кроме чехла с ножом, который пристроила за пояс. Плащ свернула и положила сверху, не очень удобно, но можно продолжать путь.
Дальше откладывать было нельзя. Я обратила свой взгляд на деревья, что стояли впереди. Надо идти, обелен-трава сама не найдется, тем более, что Священных Дубов я как-то не наблюдала на обозреваемом пространстве. Глубоко вздохнув, я шагнула в лес за полосу деревьев. Ничего опять не произошло, как и тогда, когда я взобралась на высокий берег. Все так же пели птицы на ветвях, ветер шуршал листвой, гуляя высоко в кронах деревьев, скрипя старыми стволами. Все как в обычном лесу. Я вдруг почувствовала себя дома, лес словно приветствовал и радовался моему присутствию. Страх растворился в лучах солнца, которые пробивались сквозь кроны. Меня тянуло дальше в глубину чащи. Трава, будто сама, стелилась под ноги. Ягод кругом было много, но я пока решила не собирать их. «Соберу на обратном пути, а то потом таскайся с ними». Я шла и шла сквозь лес, как будто меня кто-то тянул дальше и дальше, я искала место, где растут Священные Дубы, мне было легко и весело, и я совершенно не могла понять, а что же собственно меня так пугало вчера. Я ни о чем не думала, просто наслаждалась теплом и прогулкой. Почему «Чернолесье»? Удивительно светлый и чистый лес. Птицы перелетали с дерева на дерево, белки скакали по ветвям, ягодные полянки встречались очень часто, я даже немного полакомилась спелой земляникой. Было удивительно хорошо, покой снизошел на мою душу.
Я прошла довольно-таки далеко, когда лес стал другим: лиственные деревья сменились елями, а те, в свою очередь, наконец-то, дубами. Это еще не были Священные Дубы Богини, но меня все так же тянуло дальше, и я бездумно шла, вот уже, наверное, пару часов вглубь чащи. Лес становился все темнее, но мне по-прежнему было легко и ничуть не страшно.
Постепенно я начала уставать, да и беспокойство поселилось у меня в душе — судя по солнцу, уже перевалило хорошо за полдень, а я еще не достигла ни одной из своих целей: ни ягод не набрала, ни обелен-травы не нашла, а еще дорогу назад искать. Хотя кое-где уже мой взгляд стал отмечать выделяющиеся крупными листьями, серебристой корой и массивными стволами Священные Дубы. У нас в селе рос один такой на площади перед Управой. Около него всегда собирались мужики обсудить сельские дела, а также под ним, проезжие менестрели свершали все нужные обряды. Они записывали всех родившихся недавно младенцев, заключали браки перед лицом Богини, решали споры между селянами, которые не мог разрешить староста, ну и прочие мелочи и не только, в которые я особенно не вдавалась. Так что Священный дуб я не могла не узнать. Хуже дело обстояло с обелен-травой. Она не росла на нашей стороне реки. Даже под Священным Дубом не росла. Я ее видела только один раз — наша знахарка как-то показала нам, детям, эту травку, свежепривезенную отсюда, из Чернолесья, заезжим чародеем.
Чем дальше я заходила в Чернолесье, тем деревья становились все величественнее и старше. Почувствовав, что совсем утомилась, я решила отдохнуть, присев под одним из дубов-великанов. Расстелила под деревом плащ, чтоб не сидеть совсем уж на оголенных корнях старого дерева и обратила внимание на характерные узкие резные листья травы, светлые, почти белые по краям, с темно-зеленой серединкой, которая росла практически везде под деревьями. Ну конечно, обелен-трава уже давно была вокруг меня, просто я ее не видела. Такая вот невзрачная — пока не присмотришься, не заметишь. Я обрадовалась, сорвала несколько стебельков, а потом подумала, что раз уж я тут, в Чернолесье, и ее тут полно, возможно, наша знахарка будет рада, если я принесу целое лукошко вместо ягод. Я занялась сбором. Стебли у травы были тоненькими, но процесс меня увлек, я представляла, как обрадую старушку, и как Баська будет посрамлена, а Сенька завидовать моему приключению. «Ну ничего, в следующий раз пойдем вдвоем сюда», — думала я, представляя, как мы бегаем в Чернолесье и собираем лекарственные листья травы в размерах сенокоса. А что? Ничего тут страшного нет, совершенно непонятно, почему люди сюда не ходят. Ведь все так просто.