Тайны дома №9
Шрифт:
Теперь белая большая койка заменяла предварительно вынесенную под подвальную лестницу кровать в комнате Лизы. Она лежала неподвижно и не открывая глаз. Пикающие и еле зудящие электрическим гулом аппараты стояли вокруг нее словно телохранители. Слабое дыхание регистрировалось дыхательным аппаратом. Только это и пульс на экране кардиомонитора напоминали, что перед вами не гора бинтов и гипса, а человек. Вырезанные в бинтах глаза, нос и рот давали возможность представить, что находится под всей этой пеленой. Черно-красная шелушащаяся кожа, словно уголь с кровью, напоминала о произошедшем
После отбытия бригады врачей, они собрались вокруг дочери и долго смотрели на нее, время от времени озвучивая то, что они видят. Да, ее ноги и руки уже не были подняты на тросах, как в первую неделю ее нахождения в больнице и теперь смирно лежали пластом, но смотреть на все это было больно и страшно. Линда и Дэвид понимали, что если вдруг что-то случится, то они не смогут ничем помочь, даже после подробных, структурированных, показанных на пальцах объяснениях врача как стоит поступать в тех или иных случаях ухудшения ее самочувствия. Поэтому нужно было действовать сейчас и идти ва-банк, как они и решили. Ничего другого не оставалось. Джиму они не рассказали. Фрутти коллективным решением тоже была оставлена в неведении.
На следующий день, который как раз был выходным, с утра родители засуетились, прилично оделись и ушли из дома. Джим, проснувшись в момент их выхода, ничего не успел спросить. Он встал, протер глаза и вышел из комнаты, дверь которой была прямо напротив двери комнаты сестры. Он приоткрыл дверь и, опершись о стену, смотрел на Лизу. Ни один ее мускул не дергался, словно это был манекен. Он с грустью смотрел на сестренку, и в его животе начало пробиваться чувство, которое он испытывал в раннем детстве. Он давно ее не видел и соскучился даже не смотря на то, что с сестрой они не были близки.
Они не были не разлей вода и даже не были любящими друг друга братом и сестрой, но нерушимая родственная связь поддерживала их отношения на достаточном уровне. Он жил своей жизнью, наполненной школой, тройкой друзей и теперь искусством. Она своей, а именно учебой в университете, которая успешно совмещалась с тусовками у звезд ее факультета, где в ход шли литры пива и коробки презервативов. Но вторая часть ее жизни была умело скрыта от окружающих. Если что, то она идет на ночевку к подружкам, а на следующий день приходит уже отреставрированная, на что она всегда выделяла время в конце веселого мероприятия. Портить перед родителями образ взлетающей в степенную жизнь ракеты и приличной девушки она не хотела, это грозило как минимум потерей финансирования отца. Родители и брат не догадывались, что пусть получения оценок и наград для Лизы был не таким тяжелым, как она рассказывала.
Линда и Дэвид продолжали напряженно ехать. За долгое время ни он ни она не могли припомнить такого единения, которое было сейчас.
– У меня болит живот. – заявила Линда, проглатывая слова и гладя его.
– Ты ничего не ела с утра? – не отрывая глаза от дороги ответил Дэвид.
– Да, и то правда. – спокойно сказала она.
– Как освободимся я куплю тебе пиццу. – сказал Дэвид и перевел взгляд на
Линда закричала и схватила его за плечо. Энергия удара прошла волной от капота машины до руля, и обзор из лобового стекла заслонился. Дэвид вдавил педаль тормоза до отказа, и машина со свистом проскользила по асфальту, раскидав мелкие камешки дороги по сторонам. Пастора Льюиса отбросило энергией торможения с капота автомобиля на асфальт.
– А-а-а-а-а-а-а! – визжала Линда и трусила руками.
Дэвид вытаращил глаза на происходящее, и дыхание его нервно участилось. Он выбежал из машины и бросился к телу.
– Боже мой, Говард! Вы целы?! Как вы?!
Лицо Льюиса было красное как чилийский перец. Глаза вылезали из орбит, когда он пытался подняться. Линда выбежала вслед за мужем и начала мельтешить вокруг мужчин,произнося пустые возгласы испуга и сожаления.
Дэвид помог пастору подняться, отряхнул его и настойчиво добивался ответа о его самочувствии. Льюис весь путь с асфальта до стоячего состояния, вытаращив глаза, смотрел куда-то вдаль и глухо охал. Придя в чувство, он схватился за ногу и стал втягивать воздух через стиснутые зубы.
– Ох, черт… Точнее мне не по себе. – сказал он с диким взглядом, еще не осознав происшедшее событие, параллельно открещиваясь от сказанного слова качанием головы.
– Давайте мы отвезем вас в больницу! – сказал Дэвид и аккуратно повел его к двери машины.
Пастор пришел в себя.
– Нет, нет, не надо. Все нормально. – сказал он и снова втянул воздух через зубы, выдув его сложенными в трубку губами. Он держался за левую ногу.
– Это я виноват, я отвезу вас, садитесь. – говорил Дэвид.
– Нет, нет, все нормально. Если хотите, можете подкинуть меня до дома. Все в порядке. – говорил Говард, не смотря на держащего его Дэвида и не перестававшую громко суетиться Линду.
Они доковыляли до двери заднего сидения, и пастор с трудом сел. Машина изменила первоначальное направление и вскоре прибыла к дому Льюиса. Весь путь был наполнен извинениями супругов и обещаниями всяческих компенсаций. Говард молчал и отнекивался от их слов, потирая ногу руками. Она ныла и сильно посинела под его брюками. Он проверил свое памятное зеленое кольцо на пальце и с облегчением заметил, что оно не пострадало. Супруги вдвоем довели его до входной двери, нажали на звонок, и жена пастора с испуганными вздохами приняла Льюиса, сразу закрыв за ним дверь.
Дэвид и Линда вернулись в машину. Они посидели в ней какое-то время, споря о произошедшем. Не придя ни к чему, кроме того, что нужно лучше смотреть за дорогой и навестить в скором времени пастора с пачкой денег, они успокоились и двинулись по первоначальной траектории. У них были более важные дела, с пострадавшим они разберутся позже. Они знали пастора как человека истинно христианских начал. Он вполне мог подставить после аварии еще и правую ногу. «Такой как он не будет поднимать громкого шума.» – думал Дэвид. «Надеюсь, он успокоит свою жену, и она не натворит дел.» – думала в резонансе с мужем Линда.