Тайны древних руин
Шрифт:
—Удирали бы вы побыстрее, а то вот-вот нагрянут друзья Маринки, и тогда они от вас уже не отстанут.
—Мама права. Побежали!— Маринка взяла мою руку и увлекла меня по тропинке через виноградник в горы.
—Остановись, Маринка!
—Что случилось?
Я остановился возле куста винограда, что роc в пятом ряду возле самой тропинки справа.
—Ну здравствуй, с праздником тебя. У-у, как мы раскучерявились!— я обращался к кусту винограда, как к живому существу. Маринка нисколько этому не удивилась и лишь спросила:
—А когда вы с ним подружились?
—В
—Ну теперь побежали.
Остановились мы лишь за виноградником. Маринка еще дома предусмотрительно надела спортивные тапки. В них она легко преодолевала самые трудные подступы к горам.
—Ты видишь вон на той скале куст боярышника?
—Вижу.
—Достань мне его веточку.
Мне ничего не оставалось, как только выполнить ее желание. Но как? Склоны горы, на которой красовался куст цветущего кустарника, были крутые. Первая попытка взойти на эту скалу кончилась неудачей. Поднялся я вверх, может быть, на каких-нибудь пять-шесть метров и почувствовал, что начинаю скользить вниз. Вслед за этим посыпались мелкие камни. «Нет, эту гору так не одолеть,— подумал я.— Надо снять ботинки и зайти с противоположной стороны».
—Не надо, Коля. Я пошутила,— сказала Маринка.
—Да нет уж. Ты знаешь— я упрямый. Ты посиди, пожалуйста, здесь.
Нетушки,— решительно заявила Маринка. Возражать ей, как я убедился, совершенно бесполезно. Мы вместе преодолели небольшой перевал с северной стороны, и тут уже я настоял на том, чтобы Маринка дальше не шла и ожидала меня здесь.
Преодолев восточный склон горы и вскарабкавшись на самую ее макушку, я увидел перед собою куст боярышника. Но как к нему подступиться? Он же весь из колючек. Как я ни старался быть осторожным, все же несколько раз накололся на шипы. Но зато в руках у меня была ветвь цветущего боярышника. В эту минуту скромные цветы дикого кустарника показались мне красивее крымских роз. Не потому ли мы больше и сильнее любим то, что с большим трудом достается. Колючую ветвь я заправил за ленту бескозырки и начал не менее трудный спуск с горы. На этот раз все обошлось благополучно.
—Прими, королева Балаклавских гор, ветвь дикого боярышника. Ты именно эти цветы хотела получить,— сказал я немного напыщенно, подавая Маринке ветвь колючего кустарника.
—Спасибо, мой рыцарь,— в тон моим словам ответила Маринка. Она взяла из моих рук цветы и заправила их за голубую ленту на левом виске.
С чем ее можно сравнить? С крымской розой? Нет. С боярышником? Тоже нет. Если бы ее можно было сравнить с чем-либо в мире, она уже не была бы Маринкой. Как она была хороша. Я пьянел от чувства, которого раньше не испытывал. Во всех десятых классах ее школы есть писаные красавицы. Но я люблю только одну, самую лучшую, какой нет во всем мире.
—Догоняй!— крикнула Маринка и скрылась в ущелье между соседними скалами.
Я побежал за ней. Завернул за одну из скал, не Маринки уже и след простыл. «Нет, догонялки в горах добром не кончаются»,— подумал я.
—Мари-и-инка!
Только эхо ответило мне: «Инка-инка-инка!»
—Мари-и-инка!— кричал я.
Лишь на третий зов последовал звонкий ответ:
—А-у!
Я
—Зрелище захватывающее,— сказал я как можно спокойнее.— Ты держишь на ладони солнце. Но если вдруг случится непоправимое, имей ввиду, я следом за тобой.
—Противный,— деланно строго ответила Маринка.— Ты своим узким рационализмом испортил всю прелесть ощущения высоты.
—Нетушки, как ты говоришь. Лучше я буду сухим рационалистом, но только избавь меня от этих острых ощущений высоты.
—Тогда отвернись.
—Это другой разговор.
Через минуту Маринка была рядом со мной.
—А почему ты считаешь, что тебе рисковать можно, а мне нельзя?— спросила она.
—Да потому что у меня такая профессия. Военный должен уметь все.
—А я, значит, для этой профессии не гожусь? Плохо же ты меня тогда знаешь.
—Гляди, Маринка, генуэзские башни-то почти рядом. Пошли посмотрим.
—Нет.
—Как нет? Я же их ни разу не видел. Это редкий исторический памятник. Ты сама мне об этом говорила,
—Нет.
—Не понимаю. Это же...
—Ты хочешь поссориться?
—Нет. Черт с ними, с этими башнями,— ответил я и подумал: «Почему она избегает этих башен? Что там уже такое может быть? И почему она ходит к ним одна?»
—Видишь внизу ручей? — спросила Маринка.
—Вижу.
—Там есть мое волшебное зеркальце. Мы с ним часто беседуем. Его я могу тебе показать.
Мы спустились вниз и попали в широкое ущелье, на дне которого протекал небольшой ручеек. В одном месте образовалось маленькое озерко. Из него ручеек выбегал и, петляя между прибрежных камней, впадал в Черное море. По бокам ущелья громоздились кустарники диких растений. Стоило мне подойти к ручейку и осмотреться вокруг, как меня охватило странное чувство чего-то необычного, непонятного и даже, я бы сказал, таинственного.
—Не бойся,— сказала Маринка, угадав мои мысли.— Здесь все знакомо мне. Подойди поближе и стань рядом со мною.
Я повиновался и посмотрел на спокойную гладь озерка. В нем отражалась наклонившаяся Маринка. В этом отражении были видны до мельчайших черточек и голова девушки, и платье, подол которого Маринка плотно обернула вокруг своих ног, и даже глаза цвета морской волны.
—Зеркальце мое, здравствуй!— произнесла Маринка. Голосом окружавших скал озерко ответило: «Здравствуй!»— и при этом заволновалось, покрылось мелкой рябыо.
—Мое волшебное зеркальце, скажи мне, милое: я красива?
—Красива,— повторили скалы.
Во мне боролись два чувства: смеяться или отнестись к этому вполне серьезно. Я понял, что весь секрет кроется в исключительных акустических свойствах этого ущелья. Резонанс создавался настолько сильный, что при разговоре поверхность озерка начинала волноваться. Критически отнестись к этому природному явлению и рассмеяться я не мог: это нарушило бы ту загадочную торжественность, которой прониклась Маринка. Меня осенила мысль— спрошу и я у маленького озерка: