Тайны «Фрау Марии». Мнимый барон Рефицюль

Тарасов Артем Михайлович

– Это же райский сад! – засмеялась Анна Белль.

– А! Теперь вижу! Яблоки! Они так высоко – понятно, почему понадобился змей-искуситель, чтобы сорвать яблоко для Евы. – Она бы сама не достала! – продолжала смеяться Анна Белль. Граф Шувалов невольно залюбовался ею… Ах! Как хороша была эта девушка, когда ее живые глаза вспыхивали яркими отблесками смеха, алые губы приоткрывались в улыбке и две ямочки на щеках создавали последние мазки портрета ее прекрасного лица. Шувалов наслаждался обществом Анны Белль гораздо больше, чем картинами. Он все дальше уплывал к горизонту по морю своего увлечения, без мыслей о возвращении назад и об опасностях, поджидающих впереди… – Здесь у нас картина Петера Пауля Рубенса, написанная совместно с Яном Брейгелем

Младшим, – продолжала экскурсию девушка. – Рубенс даже предложил Брейгелю расписаться на полотне рядом с ним как соавтору – значит, воспользовался его помощью не только в прорисовке деталей, но и в разработке сюжета. Это библейская история. Иисус Христос в своих странствиях однажды остановился в доме Марфы и Марии. Марфа засуетилась, бросилась кормить путника, а ее сестра Мария ничего не делала, просто слушала слова Иисуса… Вы знаете эту притчу?

– Нет, не припоминаю, продолжайте, – слукавил граф.

– Марфа возмутилась и сказала Иисусу: «Почему это я одна хлопочу, скажи моей сестре, чтобы она помогла мне накрыть на стол». А Иисус ответил: «Марфа! Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом, а нужно только одно. Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее».

– Тогда Марфа, наверное, та, которая стоит… Точно, на ней фартук, а Мария в золотистом платье сидит рядом с Иисусом.

– Хотите узнать их дальнейшую судьбу?

– Да.

– Они поверили Иисусу. Он воскресил их родного брата Лазаря, а потом, по одной из католических легенд, Лазарь с сестрами отправился проповедовать христианство в Галлию. Марию нарекли Магдалиной, она прожила там тридцать лет и скончалась в отшельничестве… Ой! У нас есть еще одна потрясающая картина на эту тему! Идемте, я вам покажу!

Анна Белль заспешила в соседнюю комнату, граф последовал за ней. Там висела картина с тем же библейским сюжетом, но совсем не похожая на предыдущую.

– Прекрасная живопись! Кто ее автор? – восторженно спросил Андрей Петрович.

– Это картина Яна Вермеера. Я очень люблю его работы. И дедушка Геррит называет господина Вермеера одним из трех самых загадочных и великих голландских живописцев всех времен.

– Действительно, какая-то удивительная манера, ее ни с чем не спутаешь… Вы мне расскажете о нем, Анна Белль? – Совсем немногое. Господин Вермеер жил очень скромно, о нем почти ничего не известно. Сторонился публики, был хозяином постоялого двора в городе Делфт. Его уговорили вступить в гильдию Святого Луки, но только в качестве торговца предметами искусства, а не как художника. Дедушка Геррит рассказывал, что он практически не общался с другими членами гильдии. Есть непроверенные сведения, что Вермеер учился у Герарда Борха и Карела Фабрициуса – ученика самого Рембрандта. Но, безусловно, на его творчество сильно повлиял художник Питер де Хох, тоже из Делфта. Известно также, что семья у Вермеера была еще больше, чем у Балена. Представляете – пятнадцать детей! Однако никто из них не стал художником.

Граф внимательно выслушал девушку и спросил:

– У вас есть еще его работы?

– Есть еще одна, слава богу! Только она в другой части дома. Пойдемте туда!.. Знаете, почему я так сказала: «слава богу»?

– Почему?

– Потому что господин Вермеер писал только по две картины в год! За всю жизнь он создал не больше сорока. Живопись не была для него источником заработка, поэтому свои картины он продавал очень редко – в основном украшал ими свой постоялый двор или дарил родственникам. Дедушка Геррит был счастлив, когда мы купили еще одну картину, совсем недавно. Мы вместе ездили за ней в Делфт и еле-еле уговорили хозяина трактира продать ее нам.

– Трактирщик был ценителем искусства?

– Если бы! Ему нравилось то, что на картине была видна крыша его дома, рядом с каменным мостом, слева от церкви. Это, видите ли, тешило его самолюбие. Он долго

не соглашался, и я уже просто не знала, что делать. Однако дедушка Геррит предвидел такое поведение трактирщика и взял в дорогу несколько современных натюрмортов, которые специально купил накануне на воскресной распродаже. Когда он предложил хозяину повесить на место одной картины целых три – с изображением вкусной пищи, вина и фруктов, трактирщик тут же сдался. А через минуту уже был полностью со мной согласен в том, что картина Вермеера никак не сочетается с интерьером его закусочного и питейного залов, а натюрморты гораздо больше для этого подходят.

Анна Белль счастливо улыбалась. Они подошли к следующей картине Вермеера.

– Вот это настоящее чудо! – воскликнула девушка.

Ян Вермеер написал вид своего города Делфта. Воду в гавани он изобразил так, что казалось, она обладает текучестью. Городская набережная на другом берегу окружена средневековыми постройками из серого камня. От залива начинается городской канал и уходит под каменный мост через арочные проемы. Несколько рыбацких шхун стоят у причала. За городской стеной виднеются красные черепичные крыши зданий. На первом плане у кромки воды стоят две горожанки в белых платках, чуть поодаль еще люди, приплывшие сюда на пассажирской лодке, – состоятельные мужчины в широкополых шляпах, их спутница и служанка с маленьким ребенком на руках.

Постояв у шедевра Вермеера, Анна Белль вопросительно посмотрела на Шувалова:

– Что вам еще показать?

«Я же не могу пригласить его в свой будуар, – подумала она. – Не знаю, какие там картины могут сегодня оказаться. Не показывать же ему… разврат… Да мне и самой не выдержать его присутствия там. А как хорошо было бы попросить виолончелистку сыграть какой-нибудь модный менуэт! Но кто знает, висит ли она на своем месте или там опять только срам…»

– Хорошо, давайте я покажу вам картину еще одного великого художника прошлого века. Она всегда вызывает у меня радость своей невинностью. Идемте, Андрей Петрович, к господину Франсу Хальсу. Они перешли в бальный зал особняка и остановились перед веселой картиной. На ней были изображены улыбающиеся дети с козой. На шее животного красовался хомут-венок, сплетенный из веток, украшенных цветами. Козу запрягли в маленькую повозку, в которой разместились две круглолицые румяные девочки в кружевных воротничках и накрахмаленных чепчиках по моде того времени. Дети выглядели такими счастливыми от своей проделки… Рядом с девочками – несомненно, сестрами – стоял мальчик, очевидно, их старший брат, такой же круглолицый и улыбающийся, как они. На нем был взрослый бархатный костюм с рядом пуговиц и с воротником-жабо, а на голове – широкополая коричневая шляпа с загнутыми полями.

– Великий голландец Франс Хальс родился в тысяча пятьсот восемьдесят втором году, в семье бедного портного. Семья сначала жила во Фландрии, позже вернулась в Голландию и поселилась в городке Харлеме. Там же Франс начал рисовать и брать уроки живописи у Карела ван Мандера в тысяча шестисотом. Его имя оставалось почти никому не известным, пока художнику не исполнилось тридцать лет! Он был принят в гильдию Святого Луки в двадцативосьмилетнем возрасте, а много позже избран ее деканом. Всю свою жизнь Хальс прожил в маленьком Харлеме и выезжал оттуда всего несколько раз.

– При этом, судя по его картине, он был очень жизнерадостным человеком, – заметил Андрей Петрович.

– Так было до тысяча шестьсот сорокового года. К тому времени Хальс заслужил признание и интерес к своему творчеству, слыл даже очень модным художником, которому заказывали много работ. Но неожиданно он резко поменял манеру письма, персонажи его картин утратили веселость, краски стали блеклыми и тяжелыми. Что случилось с ним в этот период, не известно. Клиенты перестали заказывать ему портреты, и он быстро потерял свою известность. Я покажу вам его позднюю работу, Андрей Петрович, и вы сами во всем убедитесь.