Тайны горностая
Шрифт:
– Агосович только куда-то запропастился, – в завершение сказал он.
– Агосович? Что это за человек? – спросила царица. – Не камер-лакей ли императрицын?
– Он самый, – вмешался уволенный в отставку подпоручик, – он одна из важнейших опор нашего предприятия, поскольку все время находится рядом с тираничной особой и без особых трудностей сможет в любой час провести нас во дворец.
– Следовательно, вы задумали убить царицу? – прошептала Елизавета.
Уволенный в отставку офицер предпочел не отвечать на
– Но неужели она действительно такая тиранка? – продолжала Елизавета.
– Она относится с доверием именно к тем людям, которые заживо сдирают с нас кожу, – ответил помещик.
– Если мы решили принять участие в вашем покушении, господа, – заговорил теперь гренадер, – то вы уж будьте добры сообщить нам подробности. Затея может стоить нам головы, поэтому надобно все-таки знать, как и почему?
– С вас достаточно знать, – сказал уволенный офицер, – что планируемая нами акция послужит во спасение нашего отечества и что вас, равно как и других, неминуемо ожидает большая награда. Детали операции каждому станут известны только тогда, когда дело созреет настолько, что о неудаче уже и думать будет нельзя.
– В таком случае скажите нам еще вот что, – попросила царица, – ваше намерение относится к личности монархини или к тому, как она правит?
– У нас в России, где верховный правитель является самодержцем, а следовательно, деспотом, – промолвил в ответ отставной офицер, – эти вещи невозможно отделить друг от друга. Если хочешь избавиться от ненавистного режима, необходимо убирать с дороги тех, в ком он персонифицируется.
– Большего нам ничего знать и не требуется, – сказала Елизавета, – теперь вы можете рассчитывать на нас.
– А вы, господин подпоручик, стало быть, глава всего заговора, – полюбопытствовал гренадер.
– В той мере, в какой мне оказывают доверие все участники, – ответил уволенный в отставку офицер.
– Не слишком ли, однако, нас мало, чтобы захватить императрицу и ее приверженцев? – вставила вопрос Елизавета.
– Чем больше число посвященных, тем вероятнее предательство, – сказал помещик.
– В Москве наберется еще достаточно тех, кто нам сочувствует, – вмешался в разговор торговец, – совершенно надежный, как и мы, народ, люди, которым терять нечего, а выиграть могут все.
– В предприятии такого рода все определяется только сообразительностью и хитростью, – добавил отставной подпоручик, – ни в первом, ни во втором у нас нет недостатка. Вспомните, с какой легкостью Миниху удалось свергнуть Бирона, сколь ничтожно малыми средствами Елизавета добилась короны. Мы тоже отпразднуем победу, если будем преданно держаться друг друга и в решающий момент не позволим ни страху, ни каким-либо предрассудкам парализовать себя. С нами обращаются бесчеловечно, мы тоже не должны испытывать жалости.
– Однако царицу-то, такую красивую и любезную
– Ее-то как раз меньше всего, у нее по-прежнему масса приверженцев в армии и народе, – воскликнул один из гвардейских офицеров, – до тех пор, пока она жива, мы не можем быть уверенными в успехе.
– Тут вы не ошибаетесь, – обронила Елизавета и как-то странно на всех посмотрела.
– Она должна пасть от наших рук, как Цезарь под кинжалами республиканцев, – произнес уволенный офицер.
– Цезарь? А кто это? – спросил торговец.
– Один бывший великий князь Московии, – поспешил блеснуть эрудицией помещик.
– Это был римский полководец, который вопреки всякому праву захватил верховную власть и попрал ногами свободу, – поправил его уволенный подпоручик.
– Да, да, совершенно верно, римский полководец, – согласился помещик, – а вот, кстати, и Агосович.
Камер-лакей императрицы, благодаря черной каракулевой шапке, натянутой на самые уши, и мохнатой накидке изменившийся до неузнаваемости, подошел к столу, предусмотрительно огляделся по сторонам и затем подсел к недовольным напротив царицы.
– Насколько далеко вы уже продвинулись, господа? – начал он. – Время торопит.
– Почему? – спросил торговец.
– Потому что француз, лейб-медик, пускает в ход все уловки, чтобы возвратить императрицу в Петербург, – сказал камер-лакей, сопровождая свои слова жестом, перенятым им у одного министра. – В конце концов она-таки дала ему обещание с установлением санного пути покинуть Москву, а как видно по сегодняшней погоде, первого снега ждать уже осталось недолго. Вон и вороны слетаются сюда со всех сторон, будто почуяли в Москве крупную падаль.
– Ну, скоро им действительно будет чем здесь поживиться, – воскликнул помещик.
– Если мы хотим, чтобы наш удар достиг цели, он должен быть нанесен в ближайшие дни, – продолжал камер-лакей.
– Я готов, – заявил уволенный офицер.
– А я тем более, – ответил камер-лакей, – у меня сделаны слепки со всех ключей, которые нам потребуются, и по ним изготовлены дубликаты. Один из казаков личной охраны тоже присягнул нашему делу. Когда царица ляжет спать, я через потайную дверь, которой для своих визитов к ней пользуется граф Шувалов, проведу вас в ее опочивальню.
– Итак, назначаем день, – предложил помещик, – затем я предоставлю в ваше распоряжение всех своих людей, двадцать человек, хорошо вооруженных и готовых на все.
– Стало быть, послезавтра, – сказал уволенный офицер.
– А почему не завтра? – возразил торговец. – Не следует излишне затягивать. Мы слишком многих уже посвятили в это предприятие, как бы беды не случилось.
– Ты прав, – поддержала царица.
При звуке ее голоса камер-лакей насторожился и с недоумением посмотрел на нее.