Тайны горностая
Шрифт:
Вот пение смолкло. Служба окончилась. Царица быстро встала и, подойдя к графине, с лихорадочной поспешностью схватила ее за руку.
– Это был голос ангела, – промолвила она, – пение небесных сфер, кто был этот певец?
– Мой холоп, ваше величество, – ответила графиня, – Алексей Разумовский.
С одной стороны, Елизавета была очень глубоко тронута его пением, но с другой, оставалась человеком практичных решений, поэтому она сразу же загорелась желанием поближе познакомиться с ангелом, которого, как она в этот момент была твердо убеждена, послал сам Господь.
– Я хочу на него взглянуть, –
Графиня направилась было к выходу.
– Нет, нет, – воскликнула императрица, – не так. Я просто жажду познакомиться с ним, и все же у меня не хватает смелости показаться ему на глаза. Предчувствие подсказывает мне, что в этот великий священный час этот голос недаром, подобно лучу света с небес, упал в мою душу, меня охватывает что-то похожее на страх перед человеком, которым Бог воспользовался, чтобы дать ответ на мой скромный вопрос, на мою смиренную просьбу. Я хочу на него посмотреть, но посмотреть так, чтобы он не видел меня, понимаешь.
Императрица скрылась за густой металлической решеткой, огибающей алтарь, здесь ее никто заметить не мог, тогда как сама она без помех могла наблюдать за всем происходящим.
Спустя несколько мгновений Алексей Разумовский уже стоял перед графиней.
– Сегодня ты пел особенно красиво, – улыбнувшись, сказала она.
– Охотно верю, – ответил Разумовский, – когда я стоял на хорах среди других певчих, меня вдруг охватило какое-то неземное вдохновение, и возникло ощущение, что я выполняю чье-то великое задание; мне представилось, будто отворились врата небес и моей песне вторит сонм ангелов.
– Странный человек, – пробормотала графиня, с глубоким участием рассматривая его.
Разумовский улыбнулся.
– Я не странный, – произнес он чуть слышно, – но временами меня пронизывают ощущения, сродные чуду.
– Ты, вероятно, прав, – ответила его повелительница. Она, казалось, мгновение размышляла о чем-то, затем милостивым жестом руки отпустила его, чтобы без промедления поспешить к императрице.
– Такого мужчину мне еще видеть не приходилось, – с каким-то потерянным видом промолвила Елизавета.
– Красив, стало быть?
– Не это в нем главное.
– Выходит, я была права.
– Думаю, он способен на то, чего мы все не умеем, он способен любить, – сказала царица.
– Конечно.
– И он любит тебя?
– Кто это знает?
– Я могла бы из-за него тебе позавидовать, – немного помолчав, пробормотала царица.
– Он будет вашим, достаточно вам только приказать, – воскликнула графиня.
Императрица с немым недоумением посмотрела на фаворитку.
– Я вам его подарю, ведь он же мой холоп...
– И ты могла бы?..
– А почему нет?
Елизавета на мгновение уставилась в пространство невидящим взором, потом сказала:
– Пойдем. Мне нужно на свежий воздух. Здесь так душно, что я, кажется, задохнусь.
Однажды вечером Разумовский как обычно появился в будуаре своей прекрасной госпожи, чтобы спеть с ней и почитать ей вслух. Однако войдя, он застал там молодого человека исключительной красоты, который тет-а-тет доверительно общался с хозяйкой. Он хотел было тихо удалиться, но было слишком поздно, графиня увидела его и велела подойти ближе.
Красивый незнакомец
– Мне говорили, что ты очень красиво поешь, Алексей Разумовский, – произнес незнакомец голосом, исполненным сладостного благозвучия, – где ты этому научился?
– Я всегда пел, сколько себя помню, – ответил Разумовский.
– Ты мне нравишься, – продолжал прекрасный юноша и снова посмотрел на него таким взглядом, от которого холоп графини Шуваловой вынужден был опустить глаза.
– Спой нам одну из своих малорусских песен, – приказала графиня.
Разумовский глубоко вздохнул – на груди у него будто лежал камень, а тут ему надо петь. Но ведь он был всего лишь холопом, он не должен чувствовать как другие люди, он обязан повиноваться, и он запел. Казалось, он всецело отдался своей песне и своей боли в песне, с такой щемящей душу печалью она зазвучала, так разрывала сердце. Графиня молча и не отрываясь смотрела на него, тогда как незнакомец время от времени наклонял голову, чтобы скрыть слезы, выступившие у него на глазах. Когда Разумовский закончил высокой рыдающей нотой, похожей на последний отчаянный вскрик истерзанной, обреченной на смерть души, красивый юноша вскочил на ноги, обнял графиню, запечатлел горячий поцелуй на ее устах и опрометью кинулся из комнаты.
– Кто этот человек? – возбужденно спросил теперь Разумовский.
– Граф Безбородко, мой двоюродный брат, – холодно ответила графиня.
– Твой поклонник, – с усилием выдохнул холоп.
– Почему бы нет, – глумливо произнесла графиня, – разве он не красивый, на редкость красивый мужчина?
– Ты любишь его!
– Возможно.
– О! Я знаю, ты его любишь, – вскричал Разумовский.
– Что это все означает, – строго оборвала его графиня, – уж не собираешься ли ты разыгрывать мне сцену ревности? Не забывай, кто ты и кто я... холоп!
– И в самом деле... я забылся, – с горечью пробормотал Разумовский, и как бы шутя опустился перед возлюбленной на одно колено. Она, однако, только того и желала, ибо одобрительно кивнула головой и сказала:
– Вот таким ты мне нравишься, Разумовский, это именно то место, которое тебе подобает, всяким другим ты обязан лишь моей милости. Моя прихоть возвысила тебя, однако она же может в любой момент снова опустить тебя до того низкого положения, из которого она привлекла тебя к моему сердцу. Будь начеку и не серди меня!