Тайны городов-призраков (др. изд.)
Шрифт:
Мандатор. Каждый свободен заниматься делами, где хочет.
Прасины. И я верю в свободу, но мне не позволено ею пользоваться. Будь человек свободным, но, если есть подозрение, что он прасин, его тотчас подвергают наказанию.
Мандатор. Вы не боитесь за свои души, висельники!
Прасины. Запрети этот цвет, [50] и правосудию нечего будет делать. Позволяй убивать и попустительствуй (преступлению)! Мы — наказаны. Ты — источник жизни, карай, сколько пожелаешь. Поистине такого красноречия не выносит человеческая
50
[50]Зеленый (цвет прасинов).
51
[51]Отец Юстиниана.
52
[52]Квартал Константинополя.
Венеты. На всем ристалище только среди вас есть убийцы.
Прасины. Ты убиваешь и затем скрываешься.
Венеты. Это ты убиваешь и устраиваешь беспорядки. На всем ристалище только среди вас есть убийцы.
Прасины. Владыка Юстиниан, они кричат, но никто их не убивал. И не желающий знать — знает. Торговца дровами в Зевгме кто убил, автократор?
Мандатор. Вы его убили.
Прасины. Сына Эпагата кто убил, автократор?
Мандатор. И вы его убили, а теперь клевещете на венетов.
Прасины. Так, так! Господи помилуй! Свободу притесняют. Хочу возразить тем, кто говорит, что всем правит Бог: откуда же такая напасть?
Мандатор. Бог не ведает зла.
Прасины. Бог не ведает зла? А тот, кто обижает меня? Философ или отшельник пусть разъяснит мне различие между тем и другим.
Мандатор. Клеветники и богохульники, когда же вы замолчите?
Прасины. Чтобы почтить твое величество, молчу, хотя и против желания, трижды августейший. Все, все знаю, но умолкаю. Спасайся, правосудие, тебе больше здесь нечего делать. Перейду в другую веру и стану иудеем. Лучше быть эллином, [53] нежели венетом, видит Бог.
Венеты. Что мне ненавистно, на то и не хочу смотреть. Эта зависть (к нам) тяготит меня.
53
[53] Имеется в виду: язычником.
Прасины. Пусть будут выкопаны кости (остающихся) зрителей".
И в эти злосчастные мгновенья прасины покидают ипподром, демонстративно нанося императору (и уж потом — венетам) оскорбление. Венеты, как выяснилось, не очень-то приняли его на свой счет: пройдет всего несколько дней, и они станут заодно с прасинами в восстании против императора и правительства.
Все-таки после ипподрома кровопролитные стычки на улицах между венетами и прасинами были. По результатам наведения порядка арестовали множество людей. И префект Евдемон присудил семерым смертную
И здесь произошло то, что считается настоящим чудом: сломалась виселица, и остались живы двое повешенных — один прасин и один венет. Когда их стали вешать вторично, они опять упали на землю. Тогда в дело вступили монахи: они отвели висельников в церковь св. Лаврентия, что у Золотого Рога. Префект окружил здание храма, но не распорядился атаковать его, а только сторожить осужденных.
Наступило 13 января. Начались иды, и император позволил устроить на ипподроме ристания. На результаты скачек никто не обращал внимания. За два заезда до конца состязаний (всего заездов было 24 по семь кругов) венеты и прасины, постоянно выкрикивая слова о помиловании тех двоих, которых спас сам Бог, не дождались ответа императора. Тогда пронеслось восклицание:
— Многая лета человеколюбивым прасинам и венетам!
Эти слова были началом союза венетов и прасинов и «сигналом» к началу восстания. «Ника» ("Побеждай!") — это клич, ставший «паролем» восставших, а позднее давший имя самому восстанию.
Вечером народ пришел к префекту и потребовал убрать солдат от церкви св. Лаврентия. Не получив никакого ответа, восставшие подожгли преторий города. Мало того: народ ворвался в тюрьму и освободил не только несправедливо, по его мнению, осужденных на казнь, но и вообще всех заключенных, среди которых были жестокие воры и убийцы — простые уголовники. А охрана, по словам Прокопия Кесарийского, была перебита.
Подожгли вторую тюрьму, на Халке. Это было деревянное сооружение, покрытое медными листами с позолотой — так был оформлен вход в Большой дворец. Пожар в мгновение распространился по городу. И в пожаре погибли храм св. Софии — гордость Византии, портик Августеона, находившиеся там же здание сената и бани Зевксиппа. Поджигали и грабили богатые частные дома — вероятно, не без помощи освобожденных уголовников.
Правда, очень многие горожане, не желавшие участвовать в беспорядках — кто в страхе, кто по убеждению, — бежали на азиатский берег Босфора.
14 января Юстиниан, не наученный опытом двух ипподромных инцидентов, приказал опять провести игры. Может быть, ему казалось, что народу недостает «зрелищ». Когда же начались состязания, димоты [54] подожгли часть ипподрома, а сами собрались на Августеоне.
Посланцы императора сенаторы Мунд, Василии и Константиол пришли узнать, что нужно народу. И получили требование избавить Константинополь от Иоанна Каппадокийского (префекта претория Востока), квестора Трибониана и префекта города Евдемона. Причем мятежники требовали смерти первых двоих.
54
[54] От греческого dAmoj — народ.
На этот раз император постарался мгновенно среагировать на желания своих подданных: он сместил всех троих чиновников и назначил других — префектом претория Востока стал патрикий Фока, сын Кратера, место Трибониана занял патрикий Василид, а место Евдемона — сенатор Трифон.
Это не возымело видимого действия: толпа продолжала бушевать.
Тогда Юстиниан призвал Велисария и велел ему с отрядом готов утихомирить народ. Готы врезались в толпу и порубили многих. Но бунт продолжался.