Тайны государственных переворотов и революций
Шрифт:
Когда создалось такое трагическое положение для Северной Кореи, вдруг прибыл Чжоу Энь-лай. Я не присутствовал при его встрече со Сталиным. Сталин был тогда на юге, и Чжоу Эньлай прямо полетел туда. Об этих, переговорах я узнал позже, когда Чжоу Эньлай улетел.
Сталин, когда вернулся в Москву, рассказывал, что Чжоу Эньлай прилетел по поручению Мао Цзэдуна посоветоваться, как быть. Он спрашивал Сталина, выдвигать ли на территорию Северной Кореи китайские войска, чтобы (у корейцев уже не было войск) преградить путь на север южнокорейцам и американцам, или же не стоит.
Сперва, поговорив со Сталиным, они вроде пришли к выводу, что Китаю не стоит вмешиваться. Потом, когда Чжоу
Чжоу Эньлай улетел. Я его не видел, не слышал и говорю только то, что узнал потом по рассказам самого Сталина. Там никого не было, по-моему, кроме Сталина.
Так был решен вопрос о том, что Китай вступает в войну добровольцами. Он не объявлял войну, а послал добровольцев, которыми командовал Пын Дехуэй. Мао Цзэдун дал очень высокую оценку Пын Дехуэю. Он говорил, что это лучшая, самая яркая звезда на китайском военном небосклоне.
Начались бои. Нужно сказать, что китайцы действительно остановили продвижение южнокорейцев и американцев. Шли упорные бои.
Сохранились все документы, в которых Пын Дехуэй докладывал обстановку Мао Цзэдуну. Он составлял обширные телеграммы, в которых излагал планы военных действий против американцев. Там намечались рубежи, намечались сроки и силы, которые нужны. Он категорично заявлял, что они будут разбиты, будут окружены после решающих фланговых ударов. Одним словом, несколько раз в этих планах, которые сообщались Мао Цзэдуну, а Мао переписывал их Сталину, громились войска США и война кончалась.
Но, к сожалению, война не кончалась. Китайцы терпели очень большие поражения. Мы получили сообщение, что при налете на командный пункт был убит китайский генерал — сын Мао Цзэдуна. Мао Цзэдун потерял сына в Северной Корее.
Война продолжалась, и война была очень упорной и кровавой. Китай нес очень большие потери, потому что его техника, вооружение значительно уступали США. Тактика была построена главным образом на использовании живой силы — и оборона, и наступление.
Война принимала затяжной характер. Уже стабилизировались фронты и с той и с другой стороны.
В это время Сталин умер. Война продолжалась. Я эту войну сейчас представляю в своих записях, конечно, схематично, потому что я по памяти все говорю, а документов, в которых, например, решались вопросы по оказанию военнотехнической помощи северокорейцам, я вообще не видел. Их никто не видел, кроме Сталина. Но основу нашей политики я знал. Документы, которые мы получали от нашего посла, я читал. В это время я уже получил «права гражданства» и стал почту читать. Сталин сказал, чтобы мне рассылали документы, а то раньше я почты не получал.
Когда я работал на Украине, я никакой почты Политбюро не получал, кроме тех вопросов, которые непосредственно относились к Украине или ко мне лично. Теперь же получал донесения от Пын Дехуэя, которые Мао Цзэдун переслал Сталину. Сталин их рассылал, и я, таким образом, лучше знал положение дел, которое сложилось в Северной Корее.
Вот, собственно, корейский вопрос.
Иван Афанасьевич Кан — наш советский гражданин, родился в Приморье. На закате Отечественной войны судьба его вдруг сделала
«Незадолго до начала братоубийственной войны все средства массовой информации Севера развернули широкую пропаганду усилий руководства КНДР в деле мирного объединения страны, тех якобы мирных предложений, с которыми Ким Ир. Сен неоднократно обращался к администрации Южной Кореи. В то же время ни дня не проходило без возмущенных сообщений о вооруженных провокациях южнокорейцев. Газеты твердили, что Ли Сын Ман стремится объединить страну силой оружия. Все издания обошла фотография госсекретаря США Даллеса, который показывал в сторону Севера, находясь рядом с 38-й параллелью. Подпись к ней сообщала, что вот таким манером Даллес приказывает американской марионетке Ли Сын Ману напасть на КНДР. Таким образом, все население, и я в том числе, было уверено, что скорой войны не избежать и что начнется она, несомненно, по инициативе Юга, продавшегося американцам.
Я в то время работал заместителем председателя комитета ТПК провинции Канвон. В мае 50-го я уехал в командировку в уезд Енчон. Сюда, в непосредственное соседство с 38-ой параллелью, только что были введены из Китая две дивизии, состоявшие из военнослужащих исключительно корейской национальности. Я, естественно, решил, что это превентивная мера северокорейского руководства на случай военных действий.
В июне я приболел и попал в центральную больницу в Пхеньяне. В одно время со мной там лежали несколько высокопоставленных партийных и государственных деятелей. Мы часто обсуждали положение в стране в связи с явными признаками приближения войны. И вот вдруг накануне выписки в 2 часа ночи меня вызывают к телефону. Звонил первый секретарь ЦК ТПК, предложивший мне немедленно явиться к председателю Совета Министров, то есть к Ким Ир Сену. Когда я вошел в кабинет, там уже полностью собрался весь Совет министров и ряд приглашенных лиц. Ким ИР Сен сейчас же сообщил о том, что два часа тому назад, в час ночи, южнокорейская армия открыла огонь вдоль всей 38-й параллели. В связи с этим нападением он, как верховный главнокомандующий, отдал приказ о контрнаступлении. Все единогласно проголосовали за утверждение этого приказа.
28 июня я приехал в приграничный уезд Хвачен. Честно говоря, я был немало озадачен полным отсутствием следов военных действий на северном берегу реки Хвачен, по которой проходила разграничительная линия. На нашей стороне не было ни разрушений, ни воронок от разрывов снарядов или мин, ни одного. убитого или раненого?! На другом берегу начиналась Южная Корея. Туда-то, в город Чунчен, центр провинции Южный Канвон, только что освобожденный нашими доблестными войсками, я и направился. По мере продвижения на юг мне все чаще стали попадаться разгромленные военные объекты южан, судя по всему застигнутые врасплох, — тут и там стояли пушки с полным боекомплектом, лежали десятки неубранных трупов солдат южнокорейской армии.
Я ломал голову: как странно повели себя американцы, с одной стороны приказав Ли Сын Ману напасть на Север, а с другой — эвакуировав все свои войска из Южной Кореи за исключением одной-единственной дивизии, командир которой — Тин — ко всему еще оказался в плену?! Словом, надо быть слепым или идиотом, чтобы не понять, что войну, несомненно, начал Ким Ир Сен. Именно он должен нести полную ответственность перед корейским народом за развязанную им гражданскую войну, когда брат пошел на брата и сын на отца.»