Тайны Инков
Шрифт:
Во всяком случае, рассматриваемый факт знаком каждому испанскому школьнику. Путь, по которому громыхает конь Святого Иакова, — это Млечный Путь, известный в Испании как Camino de Santiago [85] .
Как никакой другой документ, этот отрывок ясно показывает паралич антропологического метода перед лицом неудобного материала. Вот уже почти столетие профессиональные исследователи прошлого человечества по соображениям методологии имеют инструкцию занимать по отношению к материалу такого рода во многом ту же позицию, что и Арриага, которая должна выражаться в умышленном невежестве и ассоциируемом с ним побуждении к подавлению. Если обозначение Иакова и Иоанна (которые оказались братьями) как «сыновей грома» и определение местоположения Млечного Пути
85
«Лаккампу ауира, la via lactea, о el que llaman camino de Santiago».
«Интересно заметить, что, когда перуанцы, о которых говорит Арриага, стали христианами, они заменили имя Сына Грома, данное одному из близнецов, именем Сантьяго, усвоив от своих испанских учителей, что Св. Иаков и Св. Иоанн были названы Сыновьями Грома нашим Владыкой, — фраза, которую эти перуанские индейцы, кажется, поняли, в то время как великие толкователи христианской церкви пропустили это значение… Другая любопытная и в какой-то мере также передаваемая Марковым языком [то есть Евангелием от Св. Марка] история в фольклоре людей, отдаленных от нас и во времени, и в пространстве… обнаруживается даже сегодня у датчан. Кроме стандартных кремневых осей и долота, которые обычно во всем мире сходят за посланцев грома, датчане считают окаменелых морских ежей грозовыми камнями и дают им особое имя. Такие камни именуются в Саллинге,зебедэй – камнями илиз'беадэй; в Северном Саллинге они называются зепадейе-камнями. В Норбэке, в районе Выборга, крестьянство зовет их камнями Зеведея!.. Имя, которое дают этим грозовым камням, следовательно, очень хорошо установлено, и кажется вполне определенным, что оно получено от упоминания сыновей Зеведея в Евангелии как сыновей грома. Датский крестьянин, как и перуанский дикарь, сразу узнал, что подразумевалось под Боанергесом, и назвал его грозовым камнем после его святого покровителя».
Андский культ Близнецов, связывая представления о Близнецах с огнем, Млечным Путем, грозовыми камнями и их происхождением от Тиксе Ильи Виракочи/Сатурна, делает невозможным уклонение от еще одного аспекта присутствия технического языка мифологии в Андах: этот метаязык должен был внедриться сюда откуда-то из другого места и должен был внедриться в целостном виде. Андский. миф о сотворении представляет эту контрольную точку в андской истории, вменяя всем предыдущим векам статус относительного невежества, прелюдии.
Мифология и Анд, и Мезоамерики предпринимает великие усилия, чтобы подчеркнуть фундаментальное значение мужчин, взявшихся за труд земледельца, в формировании земледельческой цивилизации. Сама по себе археология не может окончательно заявить, что появление доказательства массового внедрения мужского труда в помощь земледелию — типа того, что произошло в целом в Андах около 200 года до н. э., — представляет собой нарушение векового психологического барьера, удерживавшего мужчин от участия в культивировании растений. С другой стороны, ввиду утверждений в мифологии о существовании барьера, его нарушении и времени этого нарушения (приблизительно 200 год до н. э.), а также ввиду подтверждения этой даты археологическими данными следует спросить, не является ли андская мифология, помимо прочих вещей, довольно достоверной историей.
Этот вопрос важен не просто из-за того, что можно было бы усвоить об Андском прошлом, если бы андский миф о сотворении оказался «достоверным». Этот вопрос следует также рассматривать с местной точки зрения, где есть все основания
Вероятность этой системы мысли лежит в его способности блестяще объективировать новые нормы социального строя по отношению к небесному порядку. Этот порядок, прежде воспринимавшийся несовершенным образом, мог быть преподан так, чтобы индивидуальные мужчины и женщины смогли увидеть для себя более высокий порядок интеллекта, содержащегося в учении. Одно замечательное доказательство этого утверждения заключается в том, что по сей день, как откровенно показала работа Уртона в Андах, андские крестьяне — мужчины и женщины в равной мере — несут в своем сознании обширные и практические знания о небе в их применении к земледелию.
Эта система мышления распространилась, согласно мифу, с юго-востока на северо-запад, принесенная богом Виракочей, а в некоторых версиях — его помощниками. Не каждый археолог придерживается жесткой линии Раува по отношению к значению мифологии. По выражению Уильяма Исбелла, «много что указывает на поддержание контактов между Тиауанако и горной местностью севера Перу в скульптуре, архитектуре и, возможно, иконографии, в течение Раннего Горизонта и Раннего Промежуточного Периода» [86] .
86
Археологи связывают конец Раннего Горизонта и начало Раннего Промежуточного периода с 200 годом до н. э.
Парадигматическая оценка этого распространения в Андах выражена в мифе о сотворении посредством встречи Виракочи с враждебными сельскими жителями в Каче — традиционная разделительная линия между южными Андами и бассейном Титикаки. Здесь Виракоча, опираясь только на моральный авторитет, стремится распространить учение о новом образе жизни, учрежденном на юге. Когда, подвергнувшись угрозам, Виракоча вызывает огонь с небес, который должен говорить о власти небесной — самой системе идей, которые он пытается распространять, то люди оказываются» побежденными, испытав благоговейный страх перед величием того, что случилось. И если современная археологическая мысль верна в определении роли экологических кризисов в событиях, ведших к созданию айльюс,тогда самоочевидная мудрость принятия динамической новой системы добывания пропитания должна рассматриваться как центральный элемент в «авторитете» Виракочи, беспрецедентное единство слова и дела.
Этими способами как миф, так и археология привлекают внимание к бассейну Титикаки в годы, непосредственно предшествующие 200 году до н. э. Именно в это время и в этом месте произошло событие огромной созидательной силы, событие, которое навсегда преобразовало горную местность. Потому что индейское воспоминание об этом событии — сотворении солнца, луны и звезд Виракочей на «Львином Утесе» — было сформулировано в самой терминологии, чье возникновение она и была призвана увековечить, авторитет мифа был неопровержим. Без идей, отраженных в этой истории, андское земледельческое общество было бы не только немыслимо, но и осталось бы буквально не зачатым.
Возможно, важнее всего то, что, помимо многих уровней интеллектуальной виртуозности, миф передает глубокую тоску людей по обустройству человеческого общества на объективных — что означает священных — нормах. Беспрецедентный экономический успех вертикальных архипелагов, который последовал за просвещением у Титикаки в 200 году до н. э., мог бы служить лишь расширению могущественной власти мифа в воображении людей. По этим причинам андский миф о сотворении был и останется достоверным. Как мы теперь увидим, именно из этого мифа и из содержащегося в нем космологического учения все будущие претенденты на «правление» в Андах будут пытаться выводить свои собственные претензии на легитимность.