Тайны Инков
Шрифт:
К 850 году н. э. город Уари был покинут. Во многих городах, включая Виракочапампу, Пикильякту и само Уари, амбициозные строительные проекты так никогда и не были завершены. Государство распалось на несколько воюющих племенных союзов. От бассейна Титикаки до северо-централь-ной Сьерры вид поседений изменился. Теперь это стали удобные для обороны деревни на вершинах гор. Многие из этих поселений были разделены на половины, предполагающие учреждение того, что в антропологии называется сословным делением или делением на группы, разделяемые по классовым линиям. Кроме того, появление в это время элитарных похорон в бассейне Титикаки предполагает возникновение классовых различий. Примерно к 1000 году н. э. само Тиауанако было оставлено, вероятно, в результате длительной засухи, которая была связана с характером ветра Эль Ниньо и воздействовала на всю Сьерру. Новый скачок в приросте населения, похоже, дополнительно способствовал увековечиванию конфликта. С падением Уари и закатом Тиауанако в горной местности не строились города вплоть до основания Куско. К концу этого периода (известного в археологии под
Этноисторические данные добавляют важный штрих к этой картине. Многочисленные источники испанского колониального периода свидетельствуют о существовании деления общин нагорья на понятийные части. Далее, источники проясняют, что это сословное деление основывалось на принципах значительно древнее инкской экспансии. Два вида фактов из испанской колониальной летописи относятся к этой универсальной андской модели. Один источник упоминает волну притязаний на землю, выдвигавшихся различными этническими населениями и обосновывавшихся ситуацией перед установлением недавно разрушенной Инкской империи. Другой исходил из «искоренения», которому подвергли всю Сьерру клерикалы, обученные такими, как Авила и Арриага.
Как Арриага, так и Эрнандес Принсипе, например, записали названия этих сословий. Низшее, или южное, — сословие называлось лъякта,в то время как высшее, или северное, было известно как лъякуа,или лъячуа.Термин лъяктаили льяктайок,означающий «деревню» или «деревенского жителя», относился к той части общины, которая была «родом из этой деревне, как й все их предки, о которых не сохранилось воспоминаний, чтобы они происходили извне,а льякуасони называют тех, кто, хотя и родился в той деревне, имели предков и прародителей, происходивших из других мест.И поэтому во многих местах в айльюссохраняется это различие…» [Курсив наш.]
Аналогичным образом в своем исследовании материала, записанного Эрнандесом Принсипе, Зуидема показал, что в основе этих сословных различий лежит завоевание в какую-то отдаленную пору пришельцами древних держателей этой земли, льяктас.
Кроме того, Ирэн Силверблат показала, что инкские символические обозначения отношений между мужчинами и женщинами, происходившими от «иерархии завоевания», были учреждены намного раньше прихода инков к власти. Сущность этого иерархического строя коренится в различии между завоевателем и побежденным с точки зрения пола. В этой схеме «низший класс», или льяктас,коренные обитатели этих земель, назывался «женским», а «класс» завоевателей из каких-то других мест назывался «мужским».
Анализ Силверблат приводит нас, притом впервые, к центральной теме этой главы, к глубоким изменениям в андской космологической мысли, произошедшим под воздействием возникновения войны. Здесь следует подчеркнуть четыре пункта. Во-первых, «мужская» самоидентичность завоевателей предполагает, что они были кочевыми пастухами, приученными вести происхождение по мужской линии.
Этот вывод подтверждается другими данными — буквальным значением самоназвания, принятого высшим сословием: льякуа. Это — слово из кечуа для ритуального жертвоприношения лам.Высшие сословия, сословия воинов, являлись «жертвоприносителями лам», а «ламами» в этой ситуации были коренные жители, собственно земледельцы. «Обыкновенные люди», или лъяктас,в области, описанной Эрнандесом Принсипе, вели — как отмечалось повсюду и в других группах — общую родословную от мифологической ламы. «Низший класс людей… по причине общего происхождения идентифицировался с ламами, а люди высшего класса как завоеватели — с жертвоприносителями лам». Здесь, стало быть, этноисторическая запись проясняет, что этос войны — чьей существенной характеристикой было уподобление принесения в жертву захваченных воинов ритуальному жертвоприношению (лья-куар)лам — не умер вместе с Уари, а скорее повсюду в Андах укоренился в основополагающих структурах местной деревенской жизни.
В-третьих, важно признать, что этноисторические данные дают в некотором смысле картину результатападения Уари, а этот результат получает более четкое акцентирование, чем ближе он отстоит от тех лет, которые непосредственно предшествуют возвышению инков. Один из важных аспектов этого был описан Ирэн Силверблат, которая выяснила, что установившаяся сословная система представляла собой разновидность равновесия. Даже если связь между сословиями выражалась как иерархия завоевания, отвечавшая исторической действительности завоевания в некую отдаленную эпоху, возникавшая в результате система была такой, в которой классы крестьян и воинов жили в относительной гармонии и стабильности на своих собственных, общих землях:
«Это подчеркивает, что иерархия завоевания в том виде, в каком она применяется на локальном уровне, была прежде всего иерархией по престижу, классификации. Внутри локальной политической организации,айлью, [называемые]льякуас по своему положению не имели никаких прерогатив на труд или производственные ресурсыльяктас. Каждаяайлью была
Менее ясно то, каким образом это специфическое равновесие весьма защищенных (и находившихся под угрозой) на локальном уровне автономных областей развивалось в результате падения Уари. Первые признаки распространения модели укреплений и сословных делений возникали по археологическим данным около 1000 года н. э., даты, отмечающей начало Позднего Промежуточного периода. Одна из наименее известных эпох в андских археологических данных — это период между падением Уари примерно в 850 году н. э. и появлением полтора столетия спустя моделей, говорящих о начале становления сословных делений [96] . Любопытно, как мы сейчас увидим, что именно этот «потерянный» период стоит в центре большинства уарочирийских мифов.
96
Колата предполагает, что основание (приблизительно в 650 году н. э.) Пумы Пунку, земной святыни земледельческого мировоззрения в Тиауанако, к югу от Акапаны, в период правления воинов могло впервые представлять собой воплощение в пространственную форму идеи сословных делений. В это время, как доказывает Колата, господствовали над Тиауанако жрецы воинов. Как я уже говорил, эту действительность можно также интерпретировать и таким образом, что обусловливала деление на три сословия, весьма похожее на деление древнего ведийского общества на священников (браминов), воинов (раджпутов) и земледельцев (дхунджей).
Наконец, в этих повсеместных оценках древней эры завоевания повсюду в андской Сьерре присутствует своего рода историческая традиция. Как мы уже видели, местные хронисты, такие как Гуаман Пома и Пачакути Ямки, использовали мифологическую терминологию миров-веков, чтобы отличить эпоху войны от той, которую она сменила, от эпохи мира. Когда местные народы стали впредь заявлять претензии на землю или когда искоренители искали способы разрушить местные «культы», одна и та же информация повторялась многократно. В некоторых местах коренные держатели земли, льяктас,выдвинули другой термин для идентификации себя и своих древних прав на землю: уари.Как рассматривалось в главе 6, уари— это слово из аймара для обозначения способа добывания продовольствия, отличающего возникновение земледельческого айлью.
Кроме того, как показывает работа Лоренсо Уэртаса Вальехоса, эта историческая традиция также содержала упоминание событий, восходивших к самим истокам автохтонных народов, задолго до прихода воинов.Особенно важной является информация из Куско, Аякучо, Кахатамбо, Кальехона де Уайлас и других мест складывания коренных (земледельческих) народов, восходящего непосредственно к озеру Титикака.Согласно этим традициям, «Уари» были расой белых бородатых гигантов, которые были созданы у озера Титикака, откуда они начали распространять цивилизацию в Андах. Именно эти существа, согласно документам из Кахатамбо (удивительно похожим на мифы Уарочири), «возводили стены сухой кладки» и научили людей строить ирригационные каналы. Этим послаццам Титикаки было доверено создать строй андского общества. Те, кто усвоил эту школу, приняли имя Уари. Таким образом, крохи информации из испанской юридической и инквизиторской летописи указывают на существование всеандской доколумбовой исторической традиции, идеи, которую только недавно начали оценивать ученые [97] .
97
Одним из аспектов этой традиции была попытка некоторых местных хронистов примирить библейскую и андскую традиции. С разной степенью осторожности ученые теперь соглашаются с тем, что в период после конкисты это стремление могло основываться на нескольких более ранних источниках исторической перспективы. Саломон называл этот период «ренессансом», указывая, в частности, на Пачакути Ямки и Гуамана Пому, но считал, что это замечание предполагает, что представленные ими идеи являли собой «переосмысление» прошлого, основанное на очевидном стремлений Гуамана Помы примирить библейские и андские хронологии. (Саломон цитировал, но со всей очевидностью относился скептически к утверждению Тернера о том, что такие труды, как уарочирийские мифы, имеют структурные сходства с Библией вследствие схожести структурных исторических условий.) С другой стороны, что касается Гуамана Помы (кого даже наиболее придирчивый из ученых назвал «рехнувшимся» [Хемминг]), Моника Харнс недавно показала, что ряд портретов инкских царей, написанных без обращения к Гуаману Поме неизвестным художником в середине XVIII столетия, «содержал генеалогию царей, которая до тех пор считалась уникальной особенностью повествования Гуамана Помы, законченного в 1615 году… И Гуаман Пома Аяла, и неизвестный художник… [видимо]… опирались на общую историческую традицию… Потрясающее сходство между исторической философией, лежащей в основе как неизвестных портретов, так и генеалогии инков Гуамана Помы, заставляют думать, что этот последний хронист был не единственным творческим и оригинальным индивидуумом, не поглощенным западной логикой, а в большей мере выразителем альтернативной исторической традиции, которую, быть может, и не изобретал он сам».
Мое личное мнение состоит в том, что такие авторы, как Гуаман Пома, черпали вдохновение в андской мифологической традиции, которая, согласно изложенным в данной книге аргументам, имела гораздо больше общего с библейской традицией, нежели просто «структуру».