Тайны КремляСталин, Молотов, Берия, Маленков
Шрифт:
Однако первый удар критика, и притом отнюдь не «товарищеская», коллег, а партийная — УПиА, нанесла не по киноискусству, как можно было бы предположить, а по литературе. Ведь, в конце концов, главное в фильме — сценарий, а его создают писатели, драматурги — члены ССП. И именно они на совещании 31 июля составляли большинство. Более того, присутствовал вместе с ними и генеральный секретарь Фадеев. Но ни он, ни никто другой не сделали должных выводов. Не «организовали» необходимой критики. Не кулуарной, в виде записок в ЦК, как прежде, а открытой, на заседаниях правления и секретариата союза, на страницах собственной газеты «Литература и искусство». Только потому УПиА и взяло на себя роль инициатора процесса.
В ноябре 1943 года управлением был подготовлен проект постановления «Об ошибках в творчестве И. Сельвинского». «ЦК ВКП(б), — отмечалось в нем, — считает, что в стихотворениях И. Сельвинского „Россия“, „Кого
ЦК ВКП(б) считает, что только отсутствием у Сельвинского сознания своей ответственности и забвением долга перед советским народом можно объяснить создание столь политически вредных и пошлых стихотворений. ЦК ВКП(б) предупреждает т. Сельвинского, что повторение подобных ошибок поставит его вне советской литературы» [383] .
Но секретариат, точнее — Маленков и Щербаков, не поддержали инициативу Александрова. Сочли преждевременным высказывать столь откровенно взгляды, которые могли вызвать возражения со стороны наиболее убежденных, «твердолобых» членов ПБ и, тем самым, приостановить развитие нового идеологического курса. И потому Александрову, его заместителям по литературе Пузину и Еголину пришлось срочно готовить еще одну записку. Менее категоричную, более завуалированно выражавшую главную мысль — русский народ, его прошлое и культуру следует не осуждать, а только возвеличивать. Во втором документе нелицеприятной критике подвергались очень многие. Фадеев — за его выступление на встрече с молодыми писателями, Довженко — за повести «Победа» и «Украина в огне», Катаев — за водевиль «Синий платочек», Платонов — за рассказ «Оборона Семидворья», Сельвинский — за все те же стихотворения. Основное же внимание уделялось Зощенко, его повести «Перед восходом солнца», расцененной «клеветой на наш народ, опошлением его чувств и его жизни». Уделялось только этой повести пять страниц из двенадцати.
383
Там же, л. 141–152.
«Все русские писатели у него оказываются пессимистами и упадочниками». Новеллы, составляющие повесть, «натуралистические грубые». «Судя по повести, Зощенко не встречал в жизни ни одного порядочного человека. Весь мир кажется ему пошлым. Почти все, о ком пишет Зощенко, это пьяницы, жулики и развратники». «Зощенко говорит о людях нашего народа с нескрываемым презрением и брезгливостью, клевещет на наш народ, нарочито оглупляет его и извращает его быт». «Повесть Зощенко чужда чувствам и мыслям нашего народа…» [384] .
384
Там же, оп. 116, д. 140, л. 15–16.
Именно такая форма — не «русский», а «наш» народ, «клевета» на него и позволяла обойти прежде слишком уж открытое, даже нарочитое. Кроме того, на этот раз сумел Александров и отыскать еще один важный объект критики — редакции литературно-художественных журналов, которые и публиковали «порочные» произведения. Подобный ход, как и в случае с кинокомитетом, позволял усилить контроль со стороны УПиА за деятельностью и самого Союза советских писателей, и за его органами — журналами.
2 декабря оргбюро утвердило проект постановления «О контроле над литературно-художественными журналами», установив тот самый порядок, который и должен был предотвратить появление политически-вредных произведений:
«Отметить, что Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) и его отдел печати плохо контролируют содержание журналов, особенно литературно-художественных. Только в результате слабого контроля могли проникнуть в журналы такие политически вредные и антихудожественные произведения, как „Перед восходом солнца“ Зощенко или стихи Сельвинского „Кого баюкала Россия“. Обязать тт. Александрова и Лузина организовать такой контроль за содержанием журналов, который исключил бы появление в печати политически сомнительных и антихудожественных произведений. Возложить внутри Управления пропаганды контроль за журналами — „Новый мир“ на т. Александрова, „Знамя“ на т. Лузина, „Октябрь“ на т. Федосеева.
385
Там же, л. 20–21.
А на следующий день было утверждено еще одно постановление, также подготовленное в УПиА и раскрывавшее, развивавшее негативную оценку работы редакций, в значительной степени перекладывавшее ответственность с партийных работников, — «О повышении ответственности секретарей литературно-художественных журналов». Оно гласило:
«ЦК ВКП(б) отмечает, что ответственные секретари литературно-художественных журналов „Октябрь“ (т. Юнович), „Знамя“ (т. Михайлов), „Новый мир“ (т. Щербина), назначенные Центральным Комитетом для улучшения работы литературно-художественных журналов, улучшения руководства редакционными коллегиями журналов и работы с авторским коллективом, плохо выполняют возложенные на них обязанности. Редакционные коллегии журналов не работают, поступающие в редакции рукописи не обсуждаются, работа с авторским коллективом поставлена неудовлетворительно. Ответственные секретари журналов некритически относятся к поступающим в редакции рукописям, не проявляют высокой требовательности к качеству публикуемых произведений, к их идейно-политическому содержанию. В результате безответственного отношения ответственных секретарей журналов к публикации художественных произведений, в печать проникают серые, недоработанные, а иногда и вредные произведения. В журнале „Октябрь“ опубликована антихудожественная, пошлая повесть Зощенко „Перед восходом солнца“. В журнале „Знамя“ опубликовано политически вредное стихотворение Сельвинского „Кого баюкала Россия“.
ЦК ВКП(б) постановляет:
1. Обязать ответственных секретарей всех литературно-художественных журналов повысить требовательность к качеству публикуемых в журналах произведений, установить такой порядок работы над поступающими в редакции рукописями, который бы полностью исключил появление в журналах антихудожественных и политически вредных произведений.
2. Предупредить ответственных секретарей литературно-художественных журналов, что они несут перед ЦК ВКП(б) персональную ответственность за руководство журналами, за их идейно-политическую направленность и содержание» [386] .
386
Там же, оп. 125, д. 278, л. 1–6; оп. 116, д. 140, л. 61.
Но тем не менее оба постановления — казалось бы столь важные, должные отныне определять все дальнейшее развитие советской литературы, да и не только ее, но и искусства, в печать не попали. Даже в изложении — как редакционные либо авторские статьи. Ни тогда, ни позже. О них не вспомнили и в августе 1946 года, когда и Зощенко, и «толстые» журналы вновь подверглись нападкам, на этот раз жесточайшим. Стало известным содержание документов очень немногим. Лишь тем, кого касалось непосредственно: руководству ССП, членам редколлегий «Октября», «Нового мира», «Знамени», упоминавшимся в них писателям. Однако произошло это отнюдь не потому, что узкое руководство вознамерилось, как до войны, продолжать придерживаться прежнего правила — не раскрывать секретов идеологической «кухни». Причина того, что два таких столь важных партийных постановления оказались на деле засекреченными, крылась в ином. В том, что они так и не могли решить до конца те задачи, ради которых и замышлялись.
В конечном счете, постановления оказались паллиативом, вылившись в критику вообще. Обосновываясь различными по характеру промахами и ошибками ряда прозаиков, поэтов, так и не раскрыли главного — в чем же заключалось грехопадение Сельвинского, в чем именно крылся «политический вред» одного из его стихотворений. Мало того, далеко не случайно его имя вполне сознательно, преднамеренно уравновесили вторым — Зощенко, да еще дополнили определением «антихудожественная» откровенно фрейдистской повести последнего. Волею случая Зощенко оказался необычно подходящей фигурой для той сложной комбинации, в которую превратилась подготовка обоих постановлений. Имя писателя помогло надежно скрыть первоначальную идею. Он, всем хорошо известный ленинградский писатель, как бы подменил собою отсутствие даже как просто упоминание четвертого из четырех выходивших в то время литературно-художественных журналов, ленинградской «Звезды». Ведь даже малейший намек на хоть бы самые незначительные огрехи в работе ее редколлегии, работы в страшных условиях блокады оказался бы аморальным, неэтичным.